Игра на двоих
Шрифт:
— Это опасно!
— Нам всегда и везде опасно, — вмешивается в разговор Китнисс. — Я готова.
— И я, — подает голос Рубака.
— Я тоже, — присоединяется Финник.
Меня приятно удивляет его собранный вид и разумный взгляд. Впервые за все время, проведенное в Дистрикте-13, я вижу в парне того самого Одэйра, который победил на Голодных Играх. И это не может не обнадеживать.
— А если вас всех убьют?
Мы все переглядываемся и разрываем тишину громким смехом. Койн смотрит на нас, как на сумасшедших.
— Главное — успейте снять нашу смерть на камеру.
Плутарх одобрительно усмехается, Койн качает головой
На этом собрание заканчивается, и миссис Эвердин выгоняет всех из палаты, повторяя, что мне надо отдохнуть.
— Когда меня выпишут? — интересуюсь у врача, пока та прикрепляет очередную капельницу к стойке.
— Через пару дней, — лаконично отвечает она.
— Я здорова! Зачем лекарства?
— Тебе нужно набраться сил, Генриетта. И порезы еще не зажили до конца.
Я рвусь в бой до конца.
— Но…
— Это приказ, солдат Роу, — сухо говорит женщина.
— Ясно.
Старшая Эвердин вставляет мне в руку иглу, поправляет капельницу, но странно медлит, будто ждет, что я продолжу разговор. Мне нужны какие-то доли секунды, чтобы понять, в чем дело: женщина слышала о наших планах и о предстоящей поездке на фронт. И, как врач, она знает что это невозможно, пока…
«Помоги мне избавиться от него.»
Но слова застревают у меня в глотке, когда я вижу, что мы не одни. Президент Койн стоит у двери и внимательно наблюдает за нами. Лекарю приходится уйти, и мы с ней остаемся наедине. Отчего-то я чувствую себя неловко.
— Еще два дня, — нахмурившись, повторяю слова врача. — А как же полет в Дистрикт и съемки агитролика?
Она двигает свой стул ближе к койке.
— Мы сегодня же найдем максимально безопасное место. Бити говорил, что Капитолий на днях разбомбил Дистрикт-8, и там сейчас относительно спокойно. Для начала туда отправятся Китнисс и Рубака. Вы с Финником пока останетесь здесь.
— Почему?
— Парню все еще продолжают давать лекарства, а ты будешь нужна мне в Штабе. И не спорь, это мое окончательное решение.
Почему-то, когда я слышу этот ее тон, на ум приходит сравнение со строгой матерью и непослушной дочкой. Это странно, знаю. Но ничего не могу поделать со своим богатым воображением.
— Вы не видели моих родителей?
— Я захожу к ним каждый вечер, чтобы сказать, что с тобой все в порядке.
— Зачем тратить время? Могли бы послать помощника.
— Твои родные сильно беспокоятся за тебя, и я их понимаю. Они бы не стали слушать объяснения какого-то слуги, а моим словам, думаю, верят.
— Понимаете?
— Представь себе, — улыбается женщина.
Я не отвечаю: слишком хочется спать. Но Президент не уходит. Сквозь подступающий сон чувствую, как она протягивает руку и гладит меня по волосам. Возможно, это мне уже снится. Возможно, в той последней капельнице был морфлинг, и сидящая на моей постели Альма Койн — всего лишь еще одна галлюцинация. Наверное, поэтому я незаметно перехожу с ней на «ты».
— Ты могла заразиться… Зачем было рисковать?
— Я не рисковала. Я болела оспой во время эпидемии и выжила. Теперь мне уже ничто не грозит.
— Значит, это все-таки была оспа?
— Да. Тебе вовремя вкололи лекарство.
Где-то в глубинах сознания бьется какая-то
— Почему ты не отпускаешь меня в Восьмой? Не хочешь лишиться сразу всех своих Соек-Пересмешниц?
— Это слишком опасно.
— Для дела революции?
— Глупая. Для тебя.
Вопросы становятся все более личными, а ответы — странными.
— Как ты нашла меня в тот вечер? И почему стала искать?
— Никогда не снимай с руки коммуникаф.
Первое, что я вижу, открыв глаза следующим утром, — пустой деревянный стул. Вчерашний разговор с Койн кажется сном, причудливо-безумным, но отнюдь не кошмарным. Потянувшись, откидываю одеяло, аккуратно вытаскиваю иглу из вены и, прижав место прокола пальцем, встаю с койки. Взгляд как-то машинально падает на простыню и сразу цепляется за три алых пятна на белоснежной ткани. Стараясь не поддаваться панике, стаскиваю ее с кровати и иду в ванную — именно туалет и душ, как мне объяснила медсестра, прячется за второй дверью.
Смяв окровавленное белье и бросив его в угол, захожу в душ и задергиваю полупрозрачную занавеску. Холодно; по коже пробегают мурашки, и я, передернув плечами, торопливо кручу вентиль крана. Подставляю лицо и руки под тонкую струю теплой воды и пытаюсь согреться.
Ушедшая было боль возвращается, в десять раз сильнее прежней. В голове шумит, перед глазами прыгают черные точки. Мне так больно, что хочется потерять сознание и ничего не чувствовать. Я сжимаю виски руками, но тут все тело будто пронзает разряд тока. Боль, словно пуля, проходит навылет, от спины к животу, и вниз, и вниз. Меня буквально разрывает на части. Сгибаюсь пополам, хватаясь за живот и медленно опускаюсь на выложенный кафелем пол душа. Внутри разгорается пламя. Я прижимаюсь щекой к холодной плитке и замираю, надеясь, что приступ пройдет так же быстро и неожиданно, как начался. Тело живет своей жизнью, дергаясь в судорогах. Сердце бьется со скоростью много сотен ударов в минуту.
Вдох. Выдох. Считать до десяти. Кажется, проходит целая вечность, прежде чем все заканчивается. Колени трясутся, и я шарю пальцами по стене в поисках какой-нибудь выемки, за которую можно было бы ухватиться, чтобы встать. Наконец, мне это удается, и я снова протягиваю ладони к воде, бегущей из крана. Но, увидев на них кровь, останавливаюсь на полпути и опускаю взгляд на пол. По телу стекают размытые алые струйки. Я стою в луже крови, разбавленной водой, а у моих ног лежит огромный ярко-красный сгусток. Вода постепенно смывает кровь, обнажая мутно-белый пузырь, надорванный с одной стороны. В месте разрыва виднеется что-то маленькое, нежно-розового цвета. Не понимая, что делаю, опускаюсь на колени и присматриваюсь. Когда глаза наконец различают, что это, я очень хочу отшатнуться, зажмуриться до боли в глазах и истошно закричать. Но не могу — тело цепенеет и не повинуется мне, а горло сжимает спазм. Из жемчужного шара ко мне тянется миниатюрная человеческая рука. Не удержавшись, трогаю ее кончиком указательного пальца. Все по-настоящему: я ощущаю прикосновение нежной кожи, чувствую еще живое тепло и даже различаю крошечные ноготки. Но ее пальцы уже никогда не сомкнутся вокруг моего. Я ошибалась, думая, что это существо в моем животе — еще даже не человек. Что его вообще нет. Она была, эта девочка. Моя дочка. Моя Элион.