Игра на двоих
Шрифт:
— Я хочу, чтобы во время нападения ты была здесь, — повторяет она. — Со мной.
Не зная, как ответить, машинально киваю и ухожу, стоит ей только отпустить мою руку.
Родители выглядят такими потерянными и напуганными, что я начинаю тихо ненавидеть Койн за её странные капризы.
— А ты не можешь остаться с нами? — робко спрашивает мама.
Бабушка и дедушка сидят на железной койке, смотрят на меня и крепко держатся за руки, словно верят, что, пока её пальцы сжимают его руку, ничего страшного не случится. В сжавшееся сердце острой иглой вонзается жалость. Я так хочу жить, но пропускаю эту самую жизнь, выбрасывая из неё все самое важное. Этих двух старых людей может не стать в любой момент,
— Я… — голос срывается, начинаю заново, — я должна быть в Штабе. Там паника. Койн нужна помощь.
Стоит мне упомянуть имя Президента, и их лица светлеют:
— Конечно, иди.
Они уверены, что так лучше, что так надо. Они думают, что с рядом с Койн я буду безопасности. И это как бы главное, но сейчас проблема в другом. Впервые за многие годы родителям приходится испытывать страх не только за меня, но и за себя. Умирать в любом случае страшно, даже если человеку кажется, что его жизнь уже ничего не значит, что жизнь собственного ребёнка важнее. Эти взрослые люди успели забыть, каково это, когда Смерть дышит тебе в затылок. Они знают о революции и о надвигающейся гражданской войне, которая вот-вот порвет привычный им Панем на части, а может, и вовсе уничтожит его. До этого момента война была чем-то эфемерным: мысли о ней витали в воздухе, но слишком далеко и высоко, чтобы мирные жители относились к надвигающейся опасности всерьез. А теперь она пришла и постучала в их дверь. Ну, почти в дверь. Бункер сотрясается от первой упавшей на развалины Дистрикта бомбы. У меня внутри все переворачивается, а сердце обрывается и падает куда-то вниз, к ногам.
Я могу найти много-много слов, чтобы успокоить родителей. Могу, например, сказать, что надо и не надо делать, пока меня нет рядом. Наизусть пересказать правила поведения в бункере. Попросить не волноваться. Или наклониться чуть ближе и успокаивающим тоном прошептать, что все будет хорошо, что мы выживем, что бункер выдержит любой удар и каменное небо цвета ржавчины в паре метров над нами не упадёт нам на головы. Что придёт день, и все закончится, и мы выберемся из нашего дома-гроба туда, где светит солнце и идёт дождь, а воздух пахнет свежестью. Они кивнут, сделав вид, что верят, и отпустят меня выполнять долг.
Дежа вю. Так уже было однажды, два года назад. Мы стояли в маленькой комнатке во Дворце Правосудия и думали, что это наша последняя встреча и последний разговор. Я точно знала, что следует сказать, но почему-то говорила сплошную бессмысленную чушь. Шанс исправить ошибки выпадает крайне редко и далеко не каждому, но сегодня я оказалась в числе счастливцев. И я не вправе упускать эту призрачную возможность повернуть время вспять и сделать все правильно.
Глубокий вдох. Смотрю на свою семью, запечатлевая в памяти все, каждую мелочь, от выбившейся прядки волнистых темно-русых волос мамы до морщинок в уголках всегда улыбающихся губ бабушки и ярко-голубых глаз дедушки. И говорю совсем не то, что собиралась.
— Ялюблювас.
Спешу, боясь, что голос опять подведет и сорвется на половине короткой фразы. Так странно. Признание выходит торопливым и скомканным, я даже не уверена, поняли ли родители хоть одно слово из трёх сказанных. Не помню, когда последний раз говорила им такое. Наверное, очень давно, когда была совсем маленькой и отвечала «я тоже» на их признания в любви, мало понимая истинный смысл.
Быстро разжимаю ладонь, отпускаю мамину руку и тут же теряю хранимое ею тепло. Где-то в горле встаёт горький комок. Лицо пылает, а в груди стремительно растёт дыра, словно в меня выстрелили разрывной пулей из моей же винтовки. Прячу
— Сколько у нас времени до следующей атаки?
— Несколько секунд до предельной дальности.
Небольшая комната до отказа набита техникой и людьми в военной форме. В центре стоит длинный стол с главной панелью управления, за которым сидит мертвенно-бледный Плутарх. Помощники Президента не отрывают глаз от экранов, на которых видны вражеские эскадрильи, одна за другой приближающиеся к Тринадцатому. Сама Койн меряет шагами комнату, останавливаясь каждую минуту и отдавая короткие приказы.
— Объявить взлет по тревоге! Готовить к контратаке ракеты дальнего действия!
— Так точно! — слышится со всех сторон.
Раскатистый гром взрывов оглушает, мешает думать, лишает всех чувств, оставляет только животный страх. Инстинкт самосохранения велит мне то спрятаться под стол и закрыть голову руками, то покинуть Штаб, выбраться на поверхность и бежать как можно быстрее и дальше.
Падает бомба. Еще одна. И еще. Но крепкие, без единой трещинки стены стоят, потолок не прогибается под тяжестью ударов, а пол не уходит из-под ног. Внезапная, гениальная в своей простоте и очевидности мысль отрезвляет меня, избавляет от охватившего было ужаса и возвращает способность соображать. Все правильно. Жители Тринадцатого построили этот бункер много лет назад, предвидя войну, что последует за восстанием. Но совсем не для борьбы, а для того чтобы переждать нападение и выжить, когда все остальные, те, кто воевал в открытую, полегли на поле боя. Логика эгоистов, но ведь выживших не судят. Почему бы Койн не воспользоваться неписаным заветом своих предков?
— Госпожа Президент!
— Слушаю, солдат Роу.
Женщина сверлит взглядом экран, не обращая на меня внимания, и мне приходится подойти и встать рядом с ней.
— Отмените вылет по тревоге. Пусть продолжают атаковать. Не реагируйте.
Койн оборачивается. На ее лице — удивление пополам с озадаченностью.
— Десять минут назад вы сами сказали, что не разбираетесь в военной стратегии. Почему я должна прислушиваться к мнению простого солдата, когда речь идет о таком важном деле, как ведение войны?
— Потому что вы сами потребовали моего присутствия. Вам важно мое мнение. Вы, думаю, уже поняли, что я не привыкла молчать, если мне есть, что сказать. Тем более, если мои слова что-то значат.
Серые глаза смеются. Смеются?
— Говорите, мисс Роу.
Нас прерывает краткий доклад одного из помощников:
— Поврежден северо-западный резервуар воды. Разрушен транспортный коридор. Прямое попадание в ракеты ПВО в секторе 3.
Забыв обо мне, Койн резко поворачивается к стоящему за ее спиной Боггсу.
— Мы же сами себя выдали, потому что стреляли в ответ!
Очередной взрыв сотрясает Штаб так сильно, что едва не сбивает нас с ног. Осторожно ступая по полу, усыпанному каменной крошкой, что горстями падает с потолка, я отхожу обратно к столу и опускаюсь на шаткий стул. Она все поняла, объяснения не нужны.
— Куда они бьют? — требовательно спрашивает Президент.
— Вслепую, — отвечает кто-то.
— С вашего последнего столкновения прошло слишком много времени, капитолийцы не знают, что и где у вас находится, — тихо замечаю я, откинувшись на жалобно скрипящую спинку.