Игра на двоих

Bizzarria

— И что же?

— Это еще один вопрос, на который ты должна ответить сама, — кажется, будто в голосе ментора звучит надежда.

— Слишком много загадок и ни одной подсказки.

— Но ты же хочешь разгадать их, правда? — хитро улыбается Хеймитч.

— Ты не хуже меня знаешь ответ, — по губам пробегает тень усмешки. — Я не могу позволить моим вопросам остаться без ответа.

— Значит, у моей подопечной есть по крайней мере одна причина, чтобы не дать воспоминаниям заманить себя в сети времен.

«Не совсем, ментор», — мысленно отвечаю я. — «Это лишь значит, что у твоей подопечной есть хотя бы одна причина, чтобы остаться в мире живых. Чтобы жить».

И я чувствую, как трещина в корке льда, покрывающем мое сердце, становится чуть глубже. Сделав глубокий вдох, закрываю глаза и вновь опускаю голову на плечо ментора.

Вплоть

до рассвета мы молчим и не двигаемся с места. Хеймитч сидит в кресле, уставившись в окно, но не забывая обо мне: его сильные руки все так же крепко обнимают меня, даруя тепло и покой, а сердце продолжает биться быстро, часто и ритмично, словно за двоих — ментора и его подопечную. Я тоже не сплю, отчасти боясь возвращения ночных кошмаров, отчасти желая еще раз обдумать слова мужчины. Не открывая глаз, я слушаю тишину одинокого, опустевшего, мертвого дома. Мне требуется немало времени, чтобы понять, о чем говорил Хеймитч — сначала в голову одно за другим лезут воспоминания, связанные с каждой мелочью, каждым кусочком, каждой секундой, проведенном в этом месте, некогда родном, спокойном и уютном. Здесь спокойно и сейчас, только по-другому: тепло сменилось холодом, свет — полумраком, мирный, домашний уют — ледяным равнодушием и отрешенностью, запах жизни — свежий и легкий, почти неуловимый, — тяжелым, приторно-сладким ароматом смерти и гнетущим ощущением одиночества.

Вдруг все мысли уходят, оставляя лишь пустоту и полупрозрачную, туманную дымку. Как только это происходит, я словно исчезаю из настоящего, из реальности, отдаваясь во власть собственных ощущений, инстинктов и подсознания. И тогда я начинаю слышать — даже не столько слышать, сколько ощущать — всеми органами чувств — то, что скрывает тишина. Перед глазами проносятся картинки, неясные, размытые, смутные: я вижу свою семью, саму себя, сцены из нашей жизни, пока ее не разрушил Капитолий. Что-то из увиденного я помню лучше, что-то — хуже; какие-то мгновения мне незнакомы. С помощью слуха улавливаю звуки родных голосов, чей-то смех, обрывки разговоров, слабый треск огня в камине, звон посуды, тихие и осторожные или, наоборот, шумные и торопливые шаги. Я ощущаю запах полевых цветов, принесенных из леса, травяного отвара, приготовленного матерью и бабушкой вместо чая, скудного обеда и дыма от погасшей свечи, а также множество вкусов: сладкий — успокаивающего сиропа, свежий — ягод и зелени, добытых в лесу, соленый — собственных непролитых слез, горький — тоски и сожаления об ушедших мгновениях.

На коже оседает угольная пыль из шахт, которая так глубоко проникла во все уголки нашего дома и нас самих, что от нее уже не избавиться. Помимо этого я чувствую чьи-то осторожные прикосновения: кто-то родной и до боли знакомый обнимает меня, едва касаясь плеч и спины, гладит по волосам, берет за руки. Кто-то вполне осязаемый, материальный, близкий, но в то же время нереально-далекий, будто нас с ним разделяет паутина времен — прошлое, где есть он, но уже нет меня, настоящее, где остаюсь я и откуда ушел он, и будущее, в котором, возможно, нет места нам обоим. Зная, что это — единственное место и мгновение, в котором мы можем встретиться, я сжимаю руку того, кто рядом со мной, больше не желая терять ни одной из отведенных нам секунд.

Наконец делаю глубокий вдох и открываю глаза: я ответила на один из вопросов и поняла, о чем говорил Хеймитч. Тишина моего дома молчит о прошлом, обо всем хорошем и плохом, что случалось со мной и моей семьей до участия в Играх. Она не утаивает ни слова, ни звука, ни мгновения. Она показывает все, чему стала невольной свидетельницей — радости и горести, подарки и потери, надежды и разочарования, смех и слезы. И боль, много боли. Моя тишина молчит о чем-то большем, чем просто моменты нашей прошлой жизни. Для меня это поистине бесценно. Я бережно, по кусочку, собираю все, что увидела, услышала и почувствовала, складываю это в шкатулку, которая хранится в самом дальнем уголке моей души и запираю ее на ключ. Теперь я знаю: в прошлое нельзя вернуться — то, что ты пережил, и так останется с тобой навсегда. Каждое прожитое мгновение не растворяется в небытии, а лишь проходит, оставляя незримый след, который не в силах стереть даже время. Лишь от тебя зависит, сохранишь ли ты свое прошлое или откажешься от него. Отпустить его нельзя, оно не уйдет: это ведь часть твоей же сущности, того, кто ты такой. Без прошлого нет настоящего и не может быть будущего.

Наступает утро: в

комнату проникают первые лучи восходящего солнца. Все так же, в молчании, мы выходим из дома; ментор спускается по ступенькам и, сделав несколько шагов, останавливается, ожидая меня. Я же задерживаюсь на пороге. В последний раз взглянув на залитые светом маленькие комнаты, плотно закрываю входную дверь и машинально провожу рукой по ее грубой, шершавой деревянной поверхности. Разум заполняет необъяснимое чувство благодарности — за раскрытый секрет, за помощь и поддержку. Мне стала понятна ценность наших воспоминаний — моих и ментора. Неважно, насколько сильную боль они причиняют, без приглашения врываясь в наш разум — зато мы знаем, что нам всегда есть, куда вернуться, если окажется, что для таких, как мы, пути вперед не существует. Где бы я ни была и откуда бы ни приходила, они всегда будут ждать меня; и как бы мне ни было больно при встрече с ними, это куда лучше, чем пустота, поселившаяся в моем сердце, душе и теле. Думаю, именно это и имел в виду Хеймитч: приятно возвращаться, когда тебя ждет хоть что-то. В данном случае место особого значения не имеет.

Я не собираюсь останавливаться на достигнутом: мне, моему ментору, окружающим меня людям и предметам, а также самой жизни еще предстоит ответить на несколько вопросов, которые не дают покоя несчастной Победительнице. В своих поисках я не раз загляну сюда, в свой старый дом, когда-то теплое и родное место, ставшее теперь обителью скорби и вечного холода. Но я знаю, что, несмотря на произошедшие изменения, меня здесь ждут, пусть и не те, с кем я ищу встречи, а всего лишь вечная спутница и безмолвная свидетельница моей жизни. В следующий раз, когда я, соскучившись, вернусь, чтобы послушать ее молчание, она откроет мне еще пару секретов.

Грустно улыбнувшись, поворачиваюсь, медленно спускаюсь по узким деревянным ступенькам и шагаю вслед за Хеймитчем. Ментор, заметив мою слабую, но многообещающую улыбку, удовлетворенно кивает, чуть замедляет шаг и приобнимает подопечную за хрупкие плечи. Мы пересекаем Главную Площадь и направляемся в сторону Деревни Победителей. Пустынные, безлюдные улицы Шлака и прохлада ясного ноябрьского утра навевают мысли об одиночестве, порывистый ветер — о том, что вся жизнь Дистрикта и его обитателей стремительно проносится мимо, не позволяя нам приблизиться ни на шаг, не разрешая даже коснуться проходящих одного за другим мгновений. Теперь мы лишь наблюдаем со стороны за всем, что происходит в когда-то родном и привычном мире, — нежеланные свидетели тысяч людских судеб, две из которых предназначались нам. Солнце уже высоко: его яркие, но холодные лучи напоминают мне ледяные взгляды и насмешливые улыбки, которых мы удостаиваемся от тех, кому есть и будет место в этом мире, знакомом для всех остальных, но чуждом для нас.

По светло-голубому небу плывут редкие белоснежные облака; под ногами потрескивают сломанные ветки. С деревьев облетают последние листья — темно-коричневые, сморщенные, сухие. Мертвые. Пришло их время умирать. Когда-нибудь — возможно, скорее, чем я думаю — придет и мое. Вспоминаю слова отца и ментора, от которых сердце делает еще одну попытку забиться, но мысли одна за другой возвращаются к событиям последних месяцев, и пустота внутри меня вновь заявляет свои права на мои тело и разум. И я сдаюсь. Снова. Но на этот раз это лишь временная, мимолетная слабость, за которой последует прилив сил и готовность продолжить борьбу за свою жизнь и право самому выбирать время и место собственной смерти. Надеюсь, что так и будет. Ведь бывают времена, когда ничего другого, кроме надежды, не остается. Для нас с ментором они наступили в тот день, когда на роковой церемонии Жатвы прозвучали наши имена.

========== Глава 21. Последний взмах крыльев ==========

Металлический звон. Легкий, почти невесомый. Словно тонкие крылья пойманной бабочки, будь они сделанными из металла, бьются друг о друга. Странный звук. На мгновение останавливаюсь, чтобы оглянуться по сторонам и прислушаться, но не замечаю ничего, что могло бы привлечь мое внимание. Возможно, просто показалось. Глубоко вздохнув, продолжаю двигаться дальше по мрачным, серым от угольной пыли улицам Шлака. Найди меня Хеймитч, первыми его словами было бы что-то вроде «ну и долго ты будешь от меня прятаться?». Нервно посмеиваясь, продолжаю идти дальше. Я не прячусь, правда. Просто нужно время. И одиночество, которого я так неожиданно лишилась. Мне упорно пытаются внушить, что я больше не одна, и я пока не знаю, имею ли право поверить в это.