Игра с нулевои? суммои?
Шрифт:
– А как сейчас живет эта девочка, знаете? Не интересовались? – спросила Елена Витальевна.
– Да знаю, конечно, – Катя опустила голову, – все известно. В соцсетях вижу ее постоянно. Она замуж вышла, ребенка родила. Даже двоих уже, кажется.
– Ну вот, видите. Она страдала, однако, на личную жизнь, вернее, на вероятность выйти замуж это не повлияло. На самом деле девяносто пять процентов людей, – она тяжело и с сожалением выдохнула, – на этой планете не видели нормальных семейных отношений – здоровых отношений между мужчиной и женщиной. Это большая редкость. И это не зависит ни от религии, ни от страны, ни от режима власти. Так устроены люди. На самом деле у всех есть свои травмы, как бы мы ни старались правильно воспитывать детей, это все равно происходит.
– Да, – усмехнулась Катя, – интересно, какие травмы будут у наших детей, – грустно улыбнулась она, – я имею ввиду, свое поколение.
– Те же самые, – сразу же сказала Елена Геннадьевна, –
– Знаете, мой отец говорил мне, что любит меня только когда был пьян, а пил он очень редко, – говорила Катя и мяла пальцами левой руки язычок тонкого чёрного ремешка своих наручных часов, который пытался загнуть под него сам себя, а потом снова вытягивала его обратно, – он совсем не был пьяницей. Но, знаете, я и их – родителей – понимаю тоже. У каждого из них есть свои причины и объяснения, почему они стали такими. Не плохими и не хорошими, не в этой категории, а просто такими, какие есть.
– Да, Екатерина, – Елена Витальевна поменяла позу и придвинулась к правому краю кресла, положив предплечье и локоть на подлокотник, – в нашей недолгой отечественной истории психологии и психотерапии принято всю вину сваливать на родителей и винить их во всех бедах, – она взмахнула длинными ресницами и посмотрела на Катю своими красивыми голубыми глазами, – но дело в том, что взрослый человек может уже справиться со всеми своими травмами и жить дальше. Жить всю жизнь, обвиняя родителей, непродуктивно и зачастую приводит к позиции жертвы.
Катя кивала и рассматривала свои черные ботинки, вдруг заметив на них небольшую царапину.
– Катя, – она впервые назвала ее неполным именем и мягко, и пронзительно посмотрела на нее, – вы никогда не задумывались, что подсознательно ищете сценарии, где мужчины не могут быть полностью с вами? Присутствуют моментами в вашей жизни.
– Нет, – возмутилась Катя, – я…я…с ним…хотела…– она отчего-то боялась произнести имя того мужчины, о котором сразу же подумала.
– Давайте по-другому: вы когда-нибудь думали о том, что он уйдет из семьи и вы будете вместе? – Елена Витальевна откинулась к спинке кресла.
– Нет, – решительно заявила Катя, – я не смогу, у него же дети.
– А если бы не было детей? – спросила она.
Катя молча смотрела на нее.
– Я не знаю, – сказала она, – я не знаю, правда, – продолжила Катя, опустив голову, – думаю, что нет.
5.
Офис никак не трансформировался за выходные – поменялись только лица на посту охраны. Приложив потертую карту, которая когда-то отдавала белизной свежего пластика, Катя прошла через бесчувственное железо турникета, сдвинув напором своего тела металлический поручень. Вывернув из-за угла, она увидела заходящего через двери внутреннего дворика темноволосого мужчину, который шел с внутренней стоянки и шел он ей прямо навстречу. Они поравнялись у лестницы. Мужчина держал руки в карманах длинного черного, как густая смола, пальто, подол которого заканчивался чуть ниже колен; три массивные пуговицы были не застегнуты и из-под пальто выглядывал темно-синий костюм, а под воротником крахмальной рубашки пряталась петля голубого галстука, уходящего вниз толстой полоской атласной ткани. Твердые каблуки ботинок, натертых до блеска, выбивали четкий ритм шага.
– Доброе утро, – бросила Катя на ходу, мельком взглянув на него. Сзади уже подпирали коллеги, спешащие в свои кабинеты. Когда она увидела мужчину, ее лицо мигом стало еще более серьезным, чем обычно, и даже слегка смиренным и дальше она уже шла, почти не дыша.
– Доброе, – тихо произнес он ей уже в спину. Девушка исчезла в глубине лестничных пролетов, оторвавшись от мужчины и затем окончательно скрылась за массивной коричневой дверью на третьем этаже. Размеренным шагом, пропуская коллег по лестнице вперед, мужчина проследовал мимо той двери, в которую зашла девушка, и поднялся на этаж выше, следуя в свой кабинет, возле которого, справа от двери виднелась табличка с выбитыми на ней словами: «Директор по безопасности Королёв Игорь Владимирович».
Королёва Игоря Владимировича в «К*****» боялись многие – если не все. Конечно, чисто формально все понимали, что он обладал властью особого рода: не столько административным ресурсом, коим обладает любой топ-менеджер, и не столько той властью, какой обладает директор по безопасности, нет – Игорь Владимирович был наделён другим особым профессиональным даром – редко встречающейся не только у людей, но и в частности, у мужчин проницательностью. Своего рода социальный сканер, зашитый в глубокие слои ДНК, Игорь Владимирович наработал за годы напряженной работы с людьми в правоохранительных органах. Он обладал природным умением залезать под кожу, под кости, в самый мозг, его подкорку с потайными желаниями и слабостями – пугающий своими демонами даркнет человеческой души. И именно это умение, недоступное подавляющему большинству, у этого большинства и вызывало легкий трепет и страх. Всем контактировавшим с ним людям казалось,
Конечно, он знал, что за каждым добропорядочным гражданином, какими мнило себя большинство, водился хоть и маленький, и не смертельный, но все же грешок. За кем-то прятались и большие грешки – даже целые грехи и глубоко запрятанные, и пыльные, уже почти разложившиеся от времени скелеты в потертом платяном шкафу. Но ему даже иногда и не приходилось поднимать материал, потому что его гипотетические и потенциальные возможности всколыхнуть ил со дна давали ему фору никогда или довольно редко к этому прибегать. Но бывало, что он и из шалости интересовался чьей-то судьбой – не для дела, а чтобы лишний раз убедиться в правоте своих догадок. Ошибался Игорь Владимирович редко. Но странная штука: если он терял контроль и бдительность, ошибки стоили ему дорого и самая главная особенность, благодаря которой он добился многого, была в ловкости не верить на слово, а все тщательно проверять и перепроверять. Здесь нужно повториться: его боялись больше не за возможности, а именно за умение заткнуть и привести убийственные аргументы, против которых любые доводы казались несостоятельными. Игорь Владимирович к своим тридцати девяти годам слишком многое повидал в этой жизни и много куда проник своим незаурядным умом. Иногда он даже жалел, что так много знает, потому что некоторая информация хоть и была реальной, но зачастую противоречила здравому смыслу, но именно она приближала его к той самой реальности, от которой его иногда невыносимо тошнило. Тошнило мучительно, долго и это неприятное чувство он проживал в одиночестве, закрывшись в своем кабинете, подолгу размышляя над вопросами, которые ему подкидывала жизнь.
И в это утро понедельника последней недели января он поднимался по лестнице на четвертый этаж, где располагался его кабинет. Почти дойдя до двери своего кабинета, он остановился и призадумался. Повернув голову влево, в сторону окна, он посмотрел на жгучие сумерки: небо где-то вдалеке, уходя к линии горизонта, представало сизым полотном, переходящим через оттенки в нежно-розовый. Казалось явным, что скоро настанет рассвет и оно, солнце, уже близко. По коридору плыл слабый аромат кофе, все двери кабинетов были закрыты и в длинном проулке, между несвежими от времени стен, не было ни души. Игорь Владимирович пошел обратно, к выходу на лестницу – медленным шагом направился к соседнему кабинету.
– Доброе утро, Игорь Владимирович, – дама, сидящая за столом, чуть спустила свои очки в черной оправе и оторвалась от компьютера.
– Доброе, если можно его так назвать, – ответил он и опустился в черное офисное кресло у стены. Женщина посмотрела на него пристальнее, сняла очки с лица и чуть прищурила глаза – зеленые, внимательные и чующие какую-то проблему.
Даму звали Лариса Евгеньевна. Она была профессионалом своего дела, хотя и не питала к своей профессии большой любви. Она часто говорила, что сделала карьеру в управлении персоналом случайно – скорее, ненароком, потому как любила всегда экономику и цифры. Но судьба распорядилась иначе и ее перипетиями судьбы занесло в прямо противоположную сферу. Она страдала от неидеальности этого мира и населяющих его людей, зачастую сдающихся в самый неподходящий момент жизни, – людей таких же несовершенных, как мир, которые часто ее разочаровывали отсутствием идейности, выносливости, работоспособности и преданности своему делу. У Ларисы Евгеньевны были высокие требования к подчиненным и часто ее сотрудники тонули в абсурдных дедлайнах, засиживаясь допоздна в душных кабинетах. Она мыслила языком достижений, показателей и метрик, а с подчиненными, если те вздумали увольняться, не выдержав бешеного ритма, а расставалась легко и непринужденно, и ни о ком никогда не жалела. Она искала лучших, но так за годы работы с ними и не встретилась, потому что она всегда была сильнее и конкуренции с ней не выдерживал никто. Взгляд у Ларисы Евгеньевны был тяжелый, обезоруживающий, заставлявший подчас свернуть с ее дороги, если визави вдруг угораздило попасть на ее путь. Игорю Владимировичу было с ней легко, потому что они оба говорили на одном языке и под словами, которые употребляли, подразумевали в своей голове одно и то же – то есть жизненный, и что не менее важно, корпоративный, понятийный аппарат, у них практически совпадал.