Игра в смерть
Шрифт:
Солнце уже спускалось к горизонту на западе. Зимнее солнцестояние: самый короткий день в году и самая долгая ночь ему вослед.
Кусты боярышника расступились, открыв перед нами простор древних кочковатых пастбищ и полей, огороженных остатками невысоких каменных стен. Наст ломался под нашей тяжестью, и мы проваливались по колено, с трудом выдергивали из снега ноги в промокших ботинках. Ледяная вода пропитала штаны и исподволь просачивалась в кости. Я обернулся еще разок — увидел далекие крыши Стонигейта и темные струйки, вьющиеся из дымоходов. Радостный писк детворы доносился даже сюда.
— Не оглядывайся, — предупредил Бобби, начиная спуск в узкую лощину. Голые, колючие кусты теснились здесь вдоль узкой речушки. Широкие углубления по краям лощины, оставленные играющими детьми или шахтерами древних времен, были щедро украшены застывшими струями маленьких водопадов. Под ногами — одни осыпи: булыжники, почва, вывернутые корни вереска и прочего разнотравья, все в одну кучу. Следуя руслу, я чувствовал, как усиливается хватка мороза, а бросив взгляд назад, не увидел уже ничего, кроме оставшихся позади неровных краев скованной льдом лощины. Так мы добрались до относительно плоского участка: берега раздались в стороны, ограниченные крутыми каменистыми откосами в тени перекрученных, заплетенных кустов все того же боярышника.
Здесь Бобби сделал остановку и развернулся ко мне. Солнце спустилось за край лощины, и мы оба стояли в густеющей тени. Уже начиналась самая длинная ночь этого года.
Быстро глянув на свои часы, Бобби улыбнулся.
— Отлично, — сообщил он. — Нам сюда.
Мы двинулись напрямик к боярышнику и, не жалея ни одежды, ни рук, продрались сквозь густые, шипастые ветки, чтобы увидеть зияющую в камне дыру как раз в рост человека. Широкие доски, которыми вход некогда был заколочен, стояли прислоненными по обе стороны от темной дыры. «НЕ ВХОДИТЬ!» — гласила надпись на одной. На второй белели оттиснутые по трафарету череп и две скрещенные кости: «ОПАСНО ДЛЯ ЖИЗНИ!»
Бобби ухмыльнулся своим мыслям.
— После вас, мистер Уотсон, — прошептал он.
И я шагнул во тьму.
Двадцать девять
Войдя, мы заслонили собою тусклый свет, что сочился извне в заброшенную шахту. Я покрутил головой и увидел низкий кирпичный свод потолка, за которым начинался пробитый в голом камне ход. Там терялся во тьме ряд согнутых, перекошенных столбов-подпорок с укрепленными на них балками. Другие столбы рухнули вовсе, перекрыв туннель кучами обломков там, где вслед за ними осыпались и свод, и стены.
Бобби забрался на ближайшую кучу и, сияя, обернулся ко мне:
— Сюда, мистер Уотсон.
Значит, нашей целью была узкая щель между вершиной завала и потолком, которая вела дальше в темноту. Увидев ее, я замер на месте. Что вообще я тут забыл? Ничто не удерживало меня от того, чтобы преспокойно выйти к свету, вернуться к нормальной жизни.
Бобби насмешливо фыркнул.
— Все это рухнуло с сотню лет тому назад, — сообщил он. — Наверняка остаток продержится еще лет сто или больше.
Бобби протиснулся в щель. Мелькнув в последний раз, его ноги скрылись из виду, чтобы вскоре уступить место ухмылке.
— Струсили, мистер Уотсон?
— А он и правда там?
— Правда. Правда-правда-правда, — закивал Бобби, просовывая в щель свою руку. — Подтянуть, а?
Стиснув зубы, я полез за ним. Извиваясь, забрался в щель и на животе скатился по груде камня ниже, в более густую темноту. Бобби сидел на корточках в сторонке, поджидая меня.
— Да вы смельчак, мистер Уотсон! — шепнул он.
Казалось, наши голоса повисали в неподвижном морозном воздухе. Здесь пахло углем, и пылью, и сыростью. Мокрые штаны липли к ногам, я дрожал всем телом и думал о своем доме, о теплой кухне. Я сказал себе: «Хватит, пора возвращаться», но уже понимал, что назад дороги нет, что лежавшая перед нами тьма и пугает меня, и манит. Я сунул руку в карман куртки, нащупал там аммонита и сжал его в кулаке.
— Самое сложное уже позади, мистер Уотсон. Дальше будет проще.
Я молчал.
— Что, страшно? — спросил Бобби. В его шепоте мне послышалась издевка.
— Просто отведи меня к нему, — отрезал я.
Пожав плечами, Бобби двинулся вперед.
— Тут лучше пригнуться, — бросил он за спину. — И под ноги смотри.
Предупреждение было уместным. Я бился головой и плечами о балки, подпорки и выступы скал, а под конец чуть не растянулся на полу, когда мои подошвы поехали по мелким камням. Всю дорогу я не сводил глаз с шедшего впереди Бобби, согнутого в три погибели, старался ступать след в след. Шли мы долго, а потом вдруг увидели впереди слабое мерцание.
— Гляди, — прошептал Бобби, тыча вперед пальцем. — Видишь?
— Это он?
— Он самый.
Вздрогнув, я ускорил шаг, чтобы сквозь хаос теней выйти к свету и неподвижно застыть. Прямо передо мною стоял, напружинясь, собачий силуэт — черный на фоне пламени, — и силуэт этот угрожающе рычал. Потом голос подал Эскью: «Сидеть, Джакс!», а потом, насмешливо посмеиваясь, показался и сам.
— Вот и мистер Уотсон, — прошептал он. — Проходи, не стесняйся…
Опять этот ехидный смех.
— Я ведь говорил, что сам выберу место и время?
Туннель здесь расширялся, прежде чем разделиться надвое. В центре перед развилкой горел небольшой костер. У одной из стен был свален сушняк — ветки боярышника и щепки от сломанных столбов-подпорок. У огня были расставлены и разложены ведерко талого снега, парочка освежеванных кроликов в жестяной миске, вертела и вилки, небольшой топорик, охотничий нож и пачка сигарет. Поодаль свалены в кучу одеяла. Пес улегся и теперь зорко наблюдал за мной: зубы и глаза блестят в темноте, из приоткрытой пасти капает слюна.