Игра в смерть
Шрифт:
— Чувствуй себя как дома, — повел рукой Эскью.
Присев, он подбросил в костер несколько веток. Внезапная вспышка дала мне заметить нарисованные на стенах ухмылки зверей и демонов, вырезанные в камне имена. Чтобы прикурить сигарету, Эскью опустил лицо к самому пламени.
— Эскью… — оторопело произнес я, — это же опасно. Если поблизости окажется скопление газа, тогда…
— Ба-бах! — прошептал он. — Тогда — ба-бах! И от нас не останется даже головешек.
Бобби нервно хихикнул.
— Цыц… — шикнул на него Эскью.
Мы смотрели друг на друга над языками пламени. Я видел запекшуюся на его лбу кровь, шарф из кроличьих шкурок на шее. Длинные волосы, грязные и спутанные.
— Так и знал, что ты придешь, — заговорил Эскью. — В тебе есть нечто особенное, ты выделяешься из толпы. Я это знал…
— Твоя мама ищет тебя, Эскью.
Он опустил взгляд.
— Плачет и ходит повсюду с ребенком на руках, ищет тебя.
— Решила, что я помер? Может, этим все и кончится. Может, так оно и лучше.
— Возвращайся со мной, Эскью.
Подкинув в костер веток, он расстегнул рубаху. На груди Эскью были намалеваны фигурки животных и лица людей, а на шее болталось самодельное ожерелье: осколки каменного угля, высушенные ягоды, кроличьи косточки и крохотный череп какого-то зверька. Подняв тушки кроликов, он грязными руками насадил их на вертела, а те уложил на камни по обе стороны костра. При этом Эскью вовсю кряхтел и тихонько подвывал:
— Ух… Ух… Ай-е-е-е-е-е…
Рассмеялся, глядя мне в глаза:
— Пещерный человек… — сказал он. — Дикарь, троглодит… Частенько я слышал эти клички. Так называли меня люди: чертов дикарь. Ух. Ух. Ай-е… Что ж, теперь ясно: они не ошибались.
Бобби опять хохотнул, и Эскью прыгнул к нему, прижал к земле и склонился над поверженным, стоя на коленях. Дотянулся до топорика и высоко поднял его над головой Бобби.
— Ай-е-е-е-е-е! — выкрикнул Эскью. — Ай-е-е- е-е-е! Умри, скотина!
Резко опустив топорик, он остановил лезвие в дюйме от затылка Бобби. Повернулся ко мне, чтобы пояснить:
— Милосердие. Капелька дикарского снисхождения.
После этого Эскью уронил свой свирепый взгляд на лицо Бобби.
— Пошел вон, — сквозь зубы процедил он. — И запомни: никому ни слова. Если ослушаешься, я тебя разыщу. Джакс порвет тебя на кусочки, понял?
— На кусочки… — дрожащим голоском согласился Бобби.
Эскью поднялся сам, рывком поднял Бобби на ноги и подпихнул к выходу. Мы оба проследили за тем, как щуплая фигура мальчишки растворилась в темноте, а после слушали, как тот, спотыкаясь, спешит выбраться в объятия самой долгой из всех ночей. Когда все стихло, Эскью вновь повернулся ко мне, и в его глазах я прочел: здесь, внизу, ты сам по себе, мистер Уотсон.
Отложив топорик в сторону, он бросил в пламя новую порцию веток, стянул с себя рубаху и, полуголый, подсел к костру: грязная кожа блестит от жара, усталые глаза налиты тьмой.
— Смерть пришла, — прошептал он.
Тридцать
Дикий пес Джакс устроился у выхода в основной туннель, зажав между передними лапами кость с ошметками мяса. Блестели глаза и зубы, из пасти сочилась слюна: тихо рыча, Джакс был начеку.
Я тер глаза. Их саднило дымом от горящих ветвей, от запекшейся кроличьей плоти. Дым низко висел над нами, потихоньку уплывал в примыкающие туннели.
Эскью смотрел на меня с улыбкой.
— Мы оба исчезли, Кит, — сказал он. — Смерть все-таки пришла. Это она и есть.
— Эскью, что за бред ты… — выдохнул я.
Он уставился в мое лицо, перевел взгляд на стену. Повернувшись туда же, я увидел вырезанные в камне буквы:
— Я и ты… — прошептал он.
— Нет. Не я и не ты! Это случилось давным-давно. Они были детьми бедняков, кого силой загоняли работать в шахту. Их давно уже нет.
— Уже нет, говоришь? — улыбнулся Эскью.
Мы прислушались. И услыхали их, сквозь пощелкивание горящих веток и шипение жира в огне. Они шептались в туннелях. Мы подняли глаза и увидели их там — затянутых дымкой, отчасти скрытых во тьме: несчастные маленькие подобия нас самих, пристально взирающие на нас из бездны прошлого.
— Видишь? — прошептал Эскью.
— Да, вижу.
— Еще бы не видел!.. Одни видят, другие нет. Я и ты из одного теста слеплены.
Он перевернул вертела с кроликами, насытив пламя каплями крови и жира.
— Ты не притворялся… — уронил Эскью.
— Чего?
— «Чего-чего?» Когда мы играли, ты не притворялся.
— Нет, не притворялся.
— Все исчезало. Не оставалось ничего.
— Да.
— Это и есть Смерть. Кое-кто знает, каково это — умереть. Другие и понятия об этом не имеют. А ты и я, мы с тобой одинаковы.
Облизнув пальцы, он подбросил в огонь еще пару веток.
— Джон Эскью, тринадцати лет от роду, — прошептал он. — Кристофер Уотсон, тринадцати лет от роду.
— Хватит уже, Эскью. Давай выбираться отсюда?
Он хохотнул. Поднял охотничий нож и указал на меня острием:
— Уже не получится. Мы здесь для того, чтобы сыграть в игру под названием «Смерть».
Эскью зорко следил за каждым моим движением.
— Тут, в подземелье, я могу сделать с тобой все что угодно… — сказал он. На закопченном, почерневшем лице, под спутанной темной челкой сверкнули белки глаз. — Ты это хоть понимаешь?