Игра воды. Книга стихов

Дьячков Алексей Владимирович

Утро

Проснувшись, забываешь, что привиделось.Пытаешься мгновенье пустоты,Продлить… Потом с усилием действительностьВдвигает в тебя пестрые пласты.Расплывчатый рисунок, чей-то замысел —Сервант, камин, какой-то черт в золе.И вдруг все быстро, четко проясняется,Когда очки находишь на столе.И сам себя, раскрыв коварный заговор,Боишься перед зеркалом, как трус.Обмакиваешь в чай кусочек сахараИ еще твердым пробуешь на вкус.

Рецепт

Заросла дача гладью и вышивкой.Конь

со всадником скрылись в траве.Старый сад не вишнёвый, а ви’шневыйСпустя годы забор одолел.Звякнув рюмкой с сердечной микстурою,Сам себе: Почему бы и нет, —Отвечай… Жди на лавочке Гурова,И песок вытрясай из штиблет.Тьма пыхнет зверобоем и мятою,Хлопнет дверью тяжелой, вскруживПыль порога… За ухо помятоеПапироску себе заложи.Если хрестоматийную выгодуНе вспугнет дикий мотоциклист,Собираясь на яблочко с выходом,По траве, как по ссылке пройдись.

Самострел

Грустил новобранец о Грузии,Прижав автомата весло,Когда циркулярка контузииЗаваливала горизонт.Без боя, стремительно оторопьБрала в плен, как древний инстинкт,Когда на посадку вдруг подалиИ дальше в Сибирь повезли.И долго с кастрюлькой, конфоркоюВо след коммуналка плыла —Со шкафом, с тахтою комфортною,С бумажной иконой битла.И эти гражданка и армия,И каждое утро лицо,И эта любовь сериальнаяС почти мексиканским концом,И кросс по проселку и городу,И лычки минут без пяти, —Вставали неровными волнами,Рекой,Чтобы дважды войти.

Наряд

И боги и цари со мною жить могли бВ ладу, но с неких пор я стал для них игрушкой.Чтобы попасть теперь в счастливую ловушку,Я с рифмами дружу и избегаю нимф.В походный мой бинокль разглядываю даль,Залит олифой лес и солнечный гербарий.Пою печально о наполненных кефальюШаландах. Кафель тру в сортирах и эмаль.В хороший день живу надеждой, пью вино,Послания твои я складываю в короб.И слушаю порой вечерней лязг фаркоповНа станции ж/д и грохот буферов.Когда в буфете мы рассядемся с тобой,Как в карты игроки на полотне Сезанна,Зачем грустить и петь в углу пустого залаМы будем, ведь труба давно дала отбой?

Открытка

Очевидно, что нам отвечает природа,Отзывается осень изгибом реки.Потому и блажен ты, Симон бар-Иона,Что течение видишь, волне вопреки.К речи выход крест-накрест доской заколочен,Но стучится к нам песнь с косяком шумных рыб.Проступающий через х/б позвоночникПовторяет до боли знакомый изгиб.Пусть подскажет знакомая с детства примета,Где свое отражение прячет звезда.Не оставит зарубки на небе комета,И прилив не оставит на камне следа.Но шагнув за порог и бредя по дороге —По ландшафту убогому наверняка —Не правдивый рассказ создает, а апокрифМальчик в кепи и с удочкой из ивняка.

«Трамвай, инвалид, трали-вали…»

Трамвай, инвалид, трали-вали.Подростки, шпана, королиКарман у пальто оторвалиИ с Лениным рубль увели.Копил

и мечтал. Торопился.И зря собирался в музей,Где пахнут картины анисомИ мелом скульптуры друзей.Застрял в перевернутом небе,Промок в синей луже насквозь.А кто-то и пишет и лепит,Вбивает сознательно гвоздь.Кому-то и выжить не трудно,Кто вечер за рубль утопил.Такая вот Ultimae Тула,Провинция словом одним.

Дом на Осташева

Главврач вернулся к вечеру один,Стеклянной тарой звякая в авоське,Медбрата мимоходом убедив,Что нет ни страшной смерти, ни геройской.А мы в саду кто бегал, кто вращалРуками, кто кряхтел в малине пьяный,Пилюли ожидали и врача,Как Бёме солнце в плошке оловянной.А тот святой. Под гроздьями рябин,Сутулясь, он сидел на табуреткеИ что-то на коленях теребил,Разглаживал. Не фантик от конфетки.Спасал мой вторник он, а не бульон,Не постная свекольная котлета.Молитва, что творил весь вечер он —Молитва о спасенье без ответа.Я первым догадался о словах,Таких кривых и трепетных, как завязь.Что мама наберет меня сама.Две палки на трубе моей осталось.И разнесет акустика ееПослание, как праздник с колокольни.И кто-то отзовется ей: Алё!Все хорошо. Не приходи сегодня.

Воскресенье

Огонь горит. Полынью стол украшен.И ты присел, устав от всех забот.Твое дитя выплевывает кашу.Домашний умилительный офорт.В стеклянной влажной чаше сохнут сливы.Клеенку скатерть протирает мать.И после смерти можно быть счастливым,Достаточно всю жизнь не умирать.Достаточно присесть, прилечь устало,И отвернуться на тахте в свой сон,Чтоб рай тебе свобода показала,Таким, каков он есть – со всех сторон.

Кипр

Капусту и астры цыганка на рынокНосила по пятницам и выходным.Давал урожай не богатый суглинок,Не пышные звезды, без сока плоды.На пыльной дороге до дома с Андрейкой —Беззубым бомжом – свою глотку драла.Делила в кафе с алкашами копейку.И мне карамельку один раз дала.Жива если, Рая, представь меня рядом,Как я голубям рыжий мякиш крошу,Как я на курорте над морем плеяды,Как блеклые астры твои, нахожу.Счастливая осень, бездетная старость. —Твои два окошка, подвальный этаж.Отчаянно времени сопротивляясь,Я не покидаю заброшенный пляж.

Сумерки

Покину застолье и выберусь БерингомК заливу, трясясь и качаясь, как дед,Чтоб кепку, волною прибитую к берегу,В руках повертев, на макушку надеть.Гудеть пароходик невидимый в море мнеО том, что я жизни две тритии прошел,О радости будет, о мунди и глории,О том, что еще посидим хорошо.Уймись капитан на потрепанной палубе,Домой дошагал я, и, ножкой гусяСоседнюю псину убогую балуя,Кузнечики слушаю как голосят.Град ветра и верто– и мятой и верескомШуршит озорно и во тьме мельтешит,А я под цветным абажуром икеевскимГрущу на террасе с бульдожкой чужим.