Игры Немезиды
Шрифт:
Премьер–министр поднял палец.
— На мой взгляд…
— Торпеды пошли, — сообщил Алекс и виновато улыбнулся. — Ты глава моего правительства, Нат, а она надо мной старпом.
— Нат? — повторила Наоми. — Вы уже на «ты»?
— Не ревнуй. — Алекс увеличил изображение на панели.
На фоне солнца корабль был мелочью, крошечной точкой, кружащей, как мошка, далеко внизу. А потом он совсем исчез.
«Прости, Филип», — подумала Наоми.
И перевела взгляд на «Росинант». Он стал ближе.
Глава 48
Холден
Умей медотсек поднимать брови и осуждающе цокать языком, он бы так и сделал. Вместо этого табло выбросило список янтарных предупреждений — такой длинный, что первые скрылись за краем экрана раньше, чем Холден успел их прочитать. Наоми крякнула, когда игла вошла ей в вену и начала вливать обычный коктейль. Холден сидел рядом и держал ее за другую руку.
Переход с «Бритвы» прошел без осложнений. Уравняли курсы, Алекс приткнул шлюпку к шлюзу, и все четверо переместились с одного корабля на другой. Холден ждал, еще не смея поверить, что они в самом деле вернулись. Появился и Фред Джонсон, наряженный, как для приема высоких гостей. Странно было видеть, как Фред на глазах переходит из роли в роль, перестраивая выражение лица так ловко и основательно, что, казалось, меняется даже форма черепа. Холден задумался, насколько повадка Фреда в отношениях с ним самим — тоже подходящая к ситуации роль. Скорее всего, этого он никогда не узнает.
Когда открылась внутренняя дверь, он забыл и о Фреде, и о премьер–министре, забыл о гибели Земли и вообще обо всем, кроме Наоми. Она была пепельно–бледной — кроме тех мест, где кожа вспухла и воспалилась от солнечных ожогов. Глаза, простреленные красными сосудиками, помутнели от изнеможения. Ничего прекраснее он много лет не видывал. Теперь, когда она была рядом, Холдену казалось — это он вернулся домой. Наоми, увидев его, улыбнулась, и он улыбнулся в ответ. Где–то — в нескольких футах или в нескольких милях — Фред Джонсон с Натаном Смитом обменивались официальными приветствиями. Холдена, это совершенно не трогало.
— Привет, — сказал он.
— Привет. Ты хорошо присматривал за «Роси» в мое отсутствие?
— Были сложности с подрядчиком, но, думаю, мы это уладим, — начал Холден, но тут Бобби взяла его за плечо широкой сильной ладонью и приказала:
— В медотсек.
И Наоми, опираясь на руку Алекса, направилась к лифту. Она выглядела раненой, истощенной, полуживой. Но она увидела его, она улыбнулась, и сердце у Холдена оборвалось.
Прозвучал гудок предупреждения, пошел отсчет, и вернулась сила тяжести. Наоми закашляла. Кашель был влажный, болезненный, но систему медотсека он, видимо, не заботил. Машина не годится на роль доброго доктора.
— Как ты думаешь, может, стоит вызвать медика? — спросил Холден. — Наверное, тут нужен врач.
— Прямо сейчас? — усмехнулась Наоми.
— Или попозже. На твой день рождения. Или еще когда… — Слова сыпались с языка, не задевая мозга, и Холден не пытался их удержать.
Наоми вернулась. Она здесь. Огромный страх, которого он изо всех сил не замечал прежде, затопил его и стал рассасываться. «Вот так и она себя чувствовала, — подумал Холден. — Когда я был на „Агата Кинг“, и когда летел к станции в Медленной Зоне. И когда спускался на Илос». Каждый раз, когда он думал, что защищает ее от опасности, он проделывал с ней именно такое.
— Ох, — сказал он, — ну и гад же я.
Наоми открыла щелочки глаз и слабо улыбнулась.
— Я что–то пропустила?
— Пожалуй. Просто я на минуту отлучился, но теперь снова здесь. И ты тоже, и это очень, очень хорошо.
— Дома славно.
— Но пока ты была… то есть пока мы были… Слушай, там, на Тихо, я говорил с Моникой. В смысле, я говорил с Фредом о тебе, и о нас с тобой, и о том, что я вправе знать и почему я так думаю. А Моника сказала о том, почему я лгу, и о том, что ее работа дает власть, и об этике и ответственности в ее применении. И я подумал…
Наоми подняла ладонь, наморщила лоб.
— Если ты собрался признаться, что завел роман с Моникой Стюарт, сейчас не самое подходящее время.
— Что? Нет, нет, конечно.
— Хорошо.
— Я просто думал. О многом и разном, правда. И хочу, чтобы ты знала: у тебя есть дела, в которых ты предпочитаешь не давать мне места? Так ты и не обязана рассказывать, если не желаешь. Мне любопытно, мне действительно хочется знать. Но как бы то ни было — это только меня касается, если ты не хочешь, чтобы это касалось тебя.
— Хорошо, — сказала она и снова закрыла глаза.
Холден погладил ее по руке. Костяшки были сбиты, на запястье темнел синяк.
— Твое «хорошо» значит…
— Что я тоже соскучилась и рада, что вернулась, но не мог бы ты добыть мне грушу зеленого чая или хоть что–нибудь попить?
— Да, — растерялся Холден, — да, мог бы.
— Не спеши, — сказала она, — я, наверное, посплю немножко.
Холден задержался у люка, оглянулся. Наоми смотрела на него. Взгляд был усталым, тело бессильно вытянулось, но все-таки она чуть улыбалась. И улыбка помогала увидеть, как она рада возвращению.
В камбузе перебивали друг друга полдюжины возбужденных голосов. Симфония. Примерно то же творилось в душе у Холдена. Он нырнул в дверь. Алекс, сидя на одном из столиков и задрав ноги на скамейку, разговаривал с Чавой Ломбо и Сунъю Штайнберг, разъясняя какие–то подробности скоростного переключения курса при ускорении. Чава говорила одновременно с ним, жестикулировала, наглядно изображая предмет обсуждения. Сунъю с юмором поглядывала то на нее, то на Алекса. За следующим столом сидела Бобби Драпер, а Сандра Ип и Мавра Патель нависали над ней. Бобби сменила силовой скафандр на чуточку тесноватый для нее костюм с надписью «Тахи» на спине. Поймав взгляд Холдена, она улыбнулась и махнула ему. Он помахал в ответ, но десантница уже переключилась на Сандру — покачала головой и стала отвечать на какой–то вопрос.
На Холдена хлынуло нутряное ощущение дома, семьи: восемь родителей сидят за столом со своим единственным сыном, ведут полдюжины разговоров с соседями и через голову соседей. Холден сознавал, что всегда был настроен на такой лад, и все же ощущение, что все хорошо и спокойно, прочно утвердилось внутри. Это выглядело как семья, звучало как семья, вело себя как семья. Даже новая команда, которую он не желал принимать, больше походила на приехавших погостить дальних родственников, чем на чужих людей.