Игры Немезиды

Кори Джеймс

Подцепив сосиску на вилку, она обвела взглядом столовую. Яйца в тарелке Алекса оказались мучнистыми, и по вкусу заметно было, что их произвели дрожжи, а не куры. Этот вкус вызвал у него давние воспоминания.

— Снова оказалась среди действующего состава и не хочешь возвращаться на гражданку?

— Что–то в этом роде.

— Все меняется, — сказал он.

— Только обратного хода нет, — по–своему перевернула его мысль Бобби.

Алекс отломил кусок хлеба, запихнул его в рот и, жуя корочку, промычал:

— Ты это о службе?

— Нет, — улыбнулась Бобби, — пожалуй, уже нет. У меня все не укладывается

в голове, что Земля уже никогда не будет Землей. Такой, как прежде.

— Да, не будет.

— Марс тоже, — продолжала Бобби. — Я думаю про племянника. Умный мальчик. Умный по–книжному. Все, что он знает о жизни, получено в университете и во время работы в проекте терраформирования. Для него это была вся жизнь. И он первым из моих знакомых сообразил, что означают для остающихся новые колонии.

— Да, они всё изменили, — покивал Алекс.

— Только проблемы мы решаем по–старому, — поправила Бобби и, поясняя свою мысль, бабахнула в пустоту из невидимого пистолета.

— Поразительно, сколь многого мы достигли, обходясь методами стайных приматов и поведенческими схемами эпохи плейстоцена.

К радости Алекса, Бобби хихикнула. Ему почему–то самому становилось легче, когда удавалось снять груз с чужой души. Как будто, пока остальные члены команды не унывают, дела идут не так плохо. Алекс видел логическую ошибку: если он утешается, утешая их, то, возможно, и они утешаются, утешая его, — и все вместе, улыбаясь друг другу, летят прямо в скалу.

— Я слышал, подмога уже подоспела, — сказал он.

— Да, хотя мы надеялись на большее. Сегодня на тренажерах об этом говорили. Вспомогательная эскадра должна уже включиться в оперативный план, только вот беда: команды там — чертова зелень. Зелень — в смысле все впервые в рейсе.

— Да ну! — не поверил Алекс.

— Все опытные команды ушли к Венгрии, прикрывая нашу шестерку.

— A-а. Ну, все же лучше лететь в стайке подростков, чем двумя фрегатами вовсе без прикрытия, — сказал Алекс. — Хотя, извини уж, я надеялся, что вылетающая из–за холмов кавалерия окажется чуть более опытной.

— О нас, наверное, так же говорили, когда мы начинали.

— Наверняка. Я первый рейс вел соло и чуть по ошибке не сбросил стержень реактора.

— Серьезно?

— Да, запутался.

— Ну, армии без бардака не бывает, — признала Бобби. — Остается надеяться, рейс на Луну — в самый раз для молокососов.

Алекс кивнул и поднес к губам грушу с кофе.

— Ты так думаешь? Ты правда считаешь, что все позади?

Молчание Бобби послужило ему ответом.

Они заканчивали завтрак под менее болезненные темы: обсуждали разницу в подготовке десанта и флотских и спорили, какая лучше; Алекс рассказывал про Илос и Медленную Зону; прикидывали, что будет делать Авасарала, когда премьер-министра доставят на Луну. Алекс любил такие разговоры понимающих друг друга профессионалов. С тех пор как они летали в одной команде, прошли годы, но Бобби была хорошей собеседницей. В другой жизни он бы, пожалуй, приударил за ней. В армейской жизни — уж точно. В обстановку водовоза «Кентербери» Бобби не вписывалась даже в воображении, зато Алекс подумывал, каково бы с ней было на «Роси». «Росинант» отчасти потому и стал для него домом, что маленькая команда имела так много общего. Близость создавалась долгой жизнью бок о бок с одними и теми же людьми. Впусти в эту жизнь кого–то еще — пусть далее такого толкового, компетентного и легкого в общении человека, как Бобби, — и новичок окажется на отшибе, а нет ничего страшнее для команды, чем человек, чувствующий себя лишним.

Алекс все еще размышлял об этом, дожевывая предпоследний кусок так называемого омлета и слушая рассказ Бобби о скалолазании в марсианских горах, когда включилась сирена.

«Всем занять посты по боевому распорядку, — проговорил холодный жесткий голос между тревожными завываниями. — Это не учения».

Алекс подскочил и, не успев понять, что делает, бросился к своему амортизатору. Бобби оказалась рядом. Оба, выходя, швырнули подносы с завтраком и груши в утилизатор — тренировки выработали привычку не оставлять незакрепленных предметов, превращающихся при резком маневрировании в летящие снаряды. Палубы уже вздрагивали от выстрелов ОТО, хотя Алекс не представлял, кто мог незамеченным подобраться на расстояние, доступное орудиям точечной обороны. Едва они вышли в коридор, сирена смолкла. Их сразу перехватил десантник — сержант Парк.

— В каюты добраться не успеете. Идемте, найду вам свободные места.

— Что случилось? — спросил Алекс, рысцой поспевая за сержантом.

— В нас стреляют корабли поддержки.

— Что? — ахнула Бобби.

Парк, не сбиваясь с шага, открыл люк в пустую кают–компанию и втолкнул пассажиров внутрь. Алекс упал в надежные объятия амортизатора и привычно пристегнулся. В голове царил кавардак.

— Кто–то подделал опознавательные коды военных? — предположил он.

— Нет, это наши птички, — ответил Парк, проверяя крепления на его койке.

— Как же тогда…

— Мы надеемся со временем выбить из них ответ, сэр. — Говоря это, Парк уже проверял крепления у Бобби. — Прошу оставаться на местах до отбоя тревоги. Сам не слишком понимаю, чего ждать, но думаю, возможны…

Корабль резко лег на бок, заставив шарнирные койки развернуться на сорок пять градусов к палубе. Парк сгруппировался перед самым ударом о стену.

— Парк! — выкрикнула Бобби, берясь за застежки ремней. — Доложись!

— Оставайтесь на местах, — крикнул десантник снизу и из–за спины Алекса.

Резкая перегрузка вдавила пилота в гель. В бедро вошла игла, накачивая организм коктейлем, снижавшим риск инсульта. Иисусе, дела серьезнее, чем он думал.

— Парк, — повторила Бобби.

Ей ответил поток ругательств. Десантник проковылял к двери и оставил их вдвоем.

— Вот это херово. Как же это херово…

— Можешь до чего–нибудь дотянуться? — Алекс кричал, хотя их с Бобби разделяло всего полтора метра. — Моя панель управления отключена.

Сквозь отдаленные вибрации ОТО и низкий гул выпускаемых ракет слышалось ее дыхание.

— Нет, Алекс. Мне достался резервный экран.

Громкий протяжный стон пронизал палубу, койки в ответ задребезжали, снова меняя положение. Тот, кто стоял сейчас у руля, не жалел корабля. К знакомому гулу орудий добавились другие, менее понятные звуки. Сознание Алекса толковало их как вражеские попадания, и какое–то время нилот не сомневался, что прав. Горло у него перехватило, желудок болел. Он все ждал, когда снаряд гауссовой пушки вскроет корабль, и каждая спокойная секунда, казалось, увеличивала вероятность попадания.