Илларион
Шрифт:
– В страхе перед смертью многие находят свое вдохновение, ведь любое созидание есть след в этом мире. Чем ярче этот след, тем более убедительным и потому более мнимым предстает впечатление, будто человек увековечит себя актом творчества. Он собственноручно создает иллюзию того, что, будучи погребенным в могиле, продолжит существование в сердцах почитателей его творений. Познакомившись со смертью в раннем детстве, ты вслепую набрел на рудник творческого изобилия и черпаешь оттуда благодатные минералы по сей день. Для этого ты постоянно носишь с собой бензиновую зажигалку, чтобы она служила напоминанием о недолговечности сущего.
Мрачный монолог ненавязчиво,
– Ход мыслей интересный, но согласиться с ним не могу. У всех по-разному. Я рефлексивный человек, и отчетливо вижу те грани своего самосознания, о существовании которых не каждый даже задумывается. С уверенностью говорю тебе: я не нахожу ни малейшего отпечатка страха перед смертью в своих фантазиях. Я ведь уже рассказывал тебе, по какой причине начал писать, разве нет?
– Рассказывал. Но все же я не могу понять твоего метода. Как он работает? Ты пишешь о том, чего тебе не хватает в реальной жизни, и эти фантазии обретают формы, которые нравятся читателям? Я пыталась писать сегодня, следуя твоей рекомендации, – эмоционально поместила себя в центр книги, но, как ни прискорбно, ничего стоящего из этого не вышло. Часа три просидела над пустой страницей – и ни одной достойной строки. Бредятина и только.
– Ох! Да ты совсем не усвоила урок! – встрепенулся Айзек.
Бровь девушки в недоумении приподнялась – она ждала продолжения.
– Ты хочешь слепить бездушную скульптуру или сотворить нечто живое?
Недовольная неуместной риторикой ученица прожгла наставника уничтожающим взглядом.
– Нет уж, ответь, – настаивал Айзек в попытке доказать, что задал вопрос не ради красоты слога.
– Зачем? Ответ же ясен. Любой писатель хочет, чтобы его книга казалась живой.
– Казалась? – подчеркнул Айзек. – Книга будет живой, если ты населишь ее реальными людьми, реальными историями, реальными переживаниями, реальными мыслями. Без этих атрибутов никто не поверит в то, что ты написала.
– Может, лучше на примере? Я не совсем понимаю тебя. Вот в твоей «Диалектике свободы» далеко не все реальное, так ведь?
– «Диалектика свободы» – это очки, через которые ты увидишь мир моими глазами. Там все, что тревожит меня, все, что я хотел бы изменить. Протагонист хоть и отличается от меня по многим пунктам, но разделяет большую часть моих жизненных ценностей и взглядов. Его действия в книге – это моделирование моего поведения в придуманных ситуациях. Именно поэтому он выглядит таким живым, интересным и обаятельным. – Айзек шутливо подмигнул.
Сибилла недоверчиво отвела взгляд. Теоретически такой метод был ей понятен, но до сих пор неясным оставался вопрос использования его в личной практике. До первой попытки напечатать что-то отличное от деловых писем ей, как человеку, никогда даже близко не подходившему к океану писательского творчества, это занятие виделось несложным и даже тривиальным. Теперь же девушка околачивалась на берегу, понимая, что плавать она не умеет – и научиться этому сразу, без предварительной подготовки, не так-то просто. Айзек ведь тоже не начал плавать с первого захода – он долго культивировал свои фантазии, годами взращивая на их плодородной почве концепцию антиутопии. Тогда, когда писатель вплавь преодолевал Ла-Манш, Сибилла не могла добраться от одного бортика бассейна до другого.
– Зачем же человеку искать вдохновение в разъездах по Европе, если у него есть проверенный метод написания шедевров?
– Шедевр – слишком громкое слово. Но если по теме – здесь также все просто. Метод неотделим от тебя самого. Помнишь, я говорил, что фантазия избавляет от лишений реальности? Так вот, когда у тебя все прекрасно, то и фантазия барахлит, работает не так, как нужно для применения метода. Поэтому мне пришлось немного перенастроить его.
– Брось! В твоей жизни совсем нет изъянов?
– Кроме того, что я недоволен тем, как устроен мир, нет. А про недовольство миром я и так уже настрочил три книги. Пора мне пересесть на другие рельсы.
– Я не верю, что тебя настолько устраивает твоя жизнь, что ты не видишь в ней ровно никаких проблем. Все люди чем-то постоянно недовольны. Получая одно, они тут же хотят получить другое, и так до бесконечности. Даже добиваясь всех неприступных целей, люди жалуются на пустоту и бессмысленность, которая стоит за вершиной достижений.
– Я не буду убеждать тебя в том, что моя жизнь замечательна. Скажу только, что у меня есть один изъян, и он привел меня сюда. Я хочу доказать себе, что являюсь настоящим писателем и «Диалектика свободы» не слепое попадание в сердцевину тренда.
– Как твои успехи?
– Идут потихоньку. Я начал писать новую книгу. Первые страницы меня очень обнадеживают.
– О чем же она будет?
– Кто знает? Я не могу предсказать, как станут разворачиваться события. Может быть, книга будет о тебе. – В улыбке Айзека было столько тепла, что им можно было согреться в холодную ночь посреди Антарктиды. Ее безотказность и добродушие заставили стоическую ведьму невольно улыбнуться в ответ.
Человек, сидящий напротив Сибиллы, обладал властью за гранью ее понимания. Цех фантазии, прятавшийся под лицом привлекательного мужчины, произвел на свет дитя словесности, к которому тянулось все человечество. Подумать только, сколько душ затронуло его произведение, сколько глаз приковало к своим страницам, скольких людей побудило прислушаться к мыслям одного человека. Благодаря своим книгам Айзек уже обрел бессмертие – и, возможно, подарит его Сибилле.
– Даю на то мое полное согласие. Если вздумается, можешь использовать мои настоящие имя и фамилию. Можешь использовать все, что знаешь обо мне, все до самой маленькой детали биографии, и прикручивать к ней любые фантазии, какие пожелаешь. – Как обычно, спутник пропустил мимо флирт и пылкий взгляд.
– Сиби, это именно то, что я хотел услышать. – Губы Айзека растянулись в притягательной улыбке. Девушка же безотчетно сосредоточилась на слове «Сиби», прозвучавшем из уст школьного друга с лаской и нежностью.