Именем Анны
Шрифт:
Получалось, что сегодня Лент коснулся сразу двух тем, которых пообещал себе временно не касаться. Первая – это намерения Демона. Ведь решил же, пусть ими занимаются аналитики синих! Вторая – Мина… Тут сложнее, но тоже не ко времени. Сначала нужно разобраться, какая роль в этой авантюре отведена девушке. А пока непонятна сама авантюра – непонятны и роли. То есть стремиться ко встрече с Миной пока не только рано, но и глупо, и он прекрасно это понимал, однако, глядя на пентакль, осознавал не менее отчётливо, что стоит ему узнать, как активируется этот аркан, сделает он это немедленно и не задумываясь.
Алевтина молчала. Ждала. Он встал и отправился в архив с твёрдым убеждением просидеть там всю ночь,
Того, как она сплела за его спиной свою любимую руну, он не увидел, но почувствовал. Именно эта руна латала его разбитое сердце последние пятьдесят лет. Руна благодарности. Она замещала собой щемящее чувство утраты, он ведь и правда был благодарен Анне за те годы, что они прожили вместе. Но по отношению к нынешней боли руна сработала иначе: по телу растеклось тепло – он жив, он силён, он снова молод. За это вполне стоило поблагодарить судьбу. А ещё Лент мысленно поблагодарил кормилицу за её тихую любовь и за то, что она всегда рядом.
Что ж, неудивительно, ведь Мину благодарить ему пока не за что.
Проснулся Лент поздно. В своей кровати, как ни странно – хотя совсем не помнил, как ложился спать. Из гостиной доносился заливистый женский смех. Он потихоньку вылез из спальни и обнаружил, что его прелестницы затеяли на дому курсы кройки и шитья, завалив круглый стол разноцветным тряпьём, очень ярким, прямо по-клоунски.
Прошествовав мимо дам под пожелания доброго послеобеденного утра, он машинально отметил, что все в сборе, и отправился по привычному утреннему маршруту. А смех за его спиной, как он смел надеяться, не имел никакого отношения к его байковой пижаме – они же давно угорают, разве нет?
Причиной визита Любочки оказался дневник, который она переписала и решила завезти, а Савила как раз в это же время притащила к Алевтине любимый красный брючный костюм с целью перекрасить его в белый цвет. Юбилей надвигался неумолимо, и Бригитта не уступала – только белый. Любочка зразу занервничала – у неё тоже не было ничего белого, может, и ей перекрасить? Одна Алевтина участвовала в эксперименте просто так, за компанию, в её гардеробе белого хватало – руны прекрасно хранили не только книги: «несколько белых нарядов остались ещё со времён Верочки». Она предлагала поделиться, но ни Савила, ни Любочка как-то не загорелись идеей шлейфов, шалей и палантинов. А тюрбан с эгреткой из перьев экзотических птиц стал тем самым катализатором, вызвавшим первый взрыв хохота, разбудивший Лента. Алевтина не смеялась, но и не обижалась. Если старая подруга предпочитает перекрашивать вот это брючное безобразие, то почему не помочь? Тем более, что задачка была интересной.
Покопавшись в старых конспектах «близкого круга», дамы без труда нашли то, что искали – Анна часто возвращалась к теории отражения света, всё пыталась выяснить, отчего она такая белая. Так что записей было много, а противоречий в них – ещё больше.
«Для того, чтобы получить белый цвет, нужно соединить три цвета: синий, зелёный и жёлтый» – писала Анна, но тут же добавляла, что используя простые краски, добиться этого невозможно, она пробовала, получается чёрный. Белый цвет кажется нам белым только потому, что отражает все остальные цвета, то есть это – не цвет, а зеркальный эффект. Кроме того, Анна углублялась в разные философские рассуждения, тратить время на которые мог кто угодно, даже Лент, но только не ведьмы. Они – женщины дела!
Разложив на столе красные брюки, они выложили поверх них синие, раздобытые Алевтиной в шкафу у Лента, и раздумывали над тем где бы достать жёлтые, а пока хохотали о разнице в росте. Красные брюки, само собой, были длиннее.
– Звони Бригиттке! – схватилась за сердце притворщица Алевтина, когда Лент зашёл в
Уууу…
На этот раз смеялись именно над ним, Лент может и «слепой», но не глухой же. Он в последний раз прошёлся по волосам полотенцем, уложил его валиком на плечах и решил уточнить: – Савила, я слепой?
– Ещё какой!
– Я серьёзно.
Рыжая кариатида развернулась к нему с уничижительной и до отвращения сладкой гримасой – губы бантиком, реснички луп-луп – она что же, строит ему глазки? Леший его раздери! А лучше её! Неужели она думает, что после векового опыта общения с легионом прекрасных ведьм, его могут тронуть подобные ужимки? Да он видит их насквозь!
– Ты что задумала, Савила? – голос-предатель дрогнул совершенно не вовремя, игнорируя полную уверенность Лента в своих силах. Да, он не боялся дамских уловок, но острого языка Савилы остерегался немало.
– Я так понимаю, Леврентий, что тебя сейчас интересует не полная потеря зрения на оба глаза. Ты говоришь о слепоте иной? Тогда я своего мнения не изменю: ты такой же слепой, как все мужики.
Обидно.
– Ты что же, думаешь, меня так просто провести, похлопав глазками?
Этого Лент от Савилы не ожидал! Он не видел своих глаз, но был почти уверен, что сейчас они сверкнули гневной зеленью. А может и не зеленью, а просто гневом, потому что Любочка сразу выпала из рядов оппозиции, ойкнула и плюхнулась на стул.
Савила позы не изменила, только сплела руки на груди и позвала нараспев:
– Алечка, посвятим Лентушку в женские секреты или оставим, как есть?
Хитро хмыкнув, Алевтина подошла и стала рядом с Савилой, скопировав под копирку и позу великанши, и её ухмылку.
Нет, ну вообще…
– Вы это бросьте!
Неужели они станут читать ему морали, а ещё хуже – лекции про приворотные зелья? Почему-то задрожали коленки.
– Ох, – сказала Алевтина, обращаясь к Савиле, но глядя на Лента. – Даже не знаю, Савочка. Вот, помню, в школе ещё, перед выпускным, как экзамены закончились, мы всей коммуналкой праздновали. Такие девчонки, такие красавицы набежали, и уж так на Лента заглядывались, но он кроме Анны своей никого не видел.
Милая, дорогая Алевтина, ничего другого он от неё и не ожидал.
Когда их уплотнили, к ним в квартиру въехало целых две семьи. Ленту, как парнишке, это мешало только тогда, когда дядя Петя не разрешал гонять по коридору на велике. Дядя Петя был паркетчиком. Из его комнаты всегда пахло деревом и лаком. Сколько лет уж там архив, а запах лака и дерева, как и прекрасный паркет, выложенный розой ветров, сохранились. Все думают, что пол старинной работы. Лент обычно не спорит.
Вторые соседи заняли две комнаты, нынешнюю спальню Алевтины и гостевую. С ними он сталкивался ещё реже, чем с паркетчиком. Там жили две сестрички с мамой и бабушкой. Играть с девчонками начинающему школьнику было даже не стыдно, а просто противно. Что они понимают вообще, кроме своих лент и рюш? Да и девочки не стремились к сближению, откровенно не одобряя грязные ногти и расквашенные коленки «некоторых». Одно слово – фифы. Младшую даже звали похоже, Фирой. Правда, она как раз была поприятнее и рож не корчила. Алевтина говорила, что у Фирочки большое будущее – кормилица дружила с бабушкой сестричек. «На общей кухне как не дружить?», говаривала она, но Лент подозревал, что дело было не только в кухне. Та бабушка была очень сильной светлой и неплохо разбиралась в том, куда её занесло. Всё повторяла, что «мы у вас не более, чем в гостях, осели временно и исключительно волею благоволящей к нам судьбы». Как-то так, очень высокопарно.