Империум. Антология к 400-летию Дома Романовых
Шрифт:
Николай сложил листы, поданные ему министром, и аккуратно разорвал – пополам, потом еще раз пополам.
– Ваше величество! – Тон министра стал слегка умоляющим. – Ну разве вам самому не интересно оживить нашу общественную жизнь, прямо скажем, достаточно затхлую… Разве вам самому не интересно, чем может кончиться такая дискуссия?
Как и всякий русский интеллигент, император Николай Третий любил интеллектуальные забавы, споры и дискуссии. Ему действительно было интересно всё то, о чем говорил ему министр. Он бы с удовольствием всё это разрешил.
Но он был не просто русским интеллигентом. Он был самодержцем. Он не имел на это права.
Алексей Жевлаков.
С высоты сорок второго этажа городской центр был виден как на ладони. Сейчас, в декабре, Владивосток походил на Сан-Франциско, заколдованный Снежной королевой. Улицы и крыши высотных домов покрывал свежевыпавший снег, ослепительно сиявший под ярким зимним солнцем. Правда, сверкание этого тонкого покрова напоминало обманчивую белизну марсианских полярных шапок. Хватило бы одной короткой оттепели, чтобы вся эта бутафория испарилась и растаяла, обнажив голый асфальт и мертвую траву на газонах… Может быть, еще и поэтому огромный приморский город оставался для Ивана Выселенцева все таким же чужим – как, впрочем, и вся эта страна. Да и менялся Владивосток слишком быстро. Двадцать лет назад, когда юный советский иммигрант впервые увидел вожделенную столицу «иной России», здесь не было и половины небоскребов, которые ныне перекрывали друг другу вид на знаменитые бухты и гигантские вантовые мосты. Не было и самого здания штаб-квартиры банка «Тихоокеанский», где Выселенцев вел сейчас мучительные переговоры о реструктуризации долга своей погибающей компании. Впрочем, переговоры уже закончились. И закончились совсем не так, как хотелось Выселенцеву.
Заместитель председателя совета директоров Леонид Шкловский встал из-за стола. Встал и Выселенцев.
– Мне, конечно, жаль, что мы не можем сделать для вас большего, – сказал, может быть, вполне искренне, Шкловский.
– Вы сделали для меня даже слишком много, – улыбнулся Выселенцев.
Пожав банкиру руку, он оглянулся в последний раз на сказочный зимний город за окном и вышел из кабинета.
После многочасового ерзания в чужом кресле хотелось размяться, и у Выселенцева мелькнула мысль пробежать сорок два этажа по лестнице. Но он вовремя спохватился, поняв, что выглядеть это будет не только глупо, но и слегка унизительно. Да и голова закружится от бесчисленных поворотов. Поэтому он спустился как обычно – в просторной кабине лифта со светящимися звездами на потолке и полированным деревом на стенах.
Едва выехав со стоянки, Выселенцев угодил в колоссальную пробку. С тяжелым вздохом он посмотрел по сторонам. В тихом Светомире его большой черный «Мерседес» выглядел внушительно, а здесь становился почти незаметным на фоне таких же, и даже куда более шикарных автомобилей. В случайную выборку из нескольких десятков самых близких машин попали «кадиллак»-стретч и, хотя и не новый, но все же настоящий «роллс-ройс». Им приходилось стоять точно так же, как и всем остальным. Пробки не только приучают к смирению, но и делают людей по-настоящему равными… Раз в несколько минут где-то далеко впереди дорога открывалась и пробка с трудом ползла вперед, но очень скоро опять намертво застревала. Хоть какое-то движение, и ненавистное здание банка в зеркале заднего вида постепенно уменьшалось. Здание походило на фантастический звездолет, готовый вот-вот включить полную тягу и пронзить небеса, и в таком сходстве таилась горькая ирония. Ведь из-за этого фальшивого «звездолета» чуть было не сорвался полет настоящего космического корабля.
Хотя банкиров тоже можно понять. Им нужна уверенность, что их деньги вернутся с процентами, а этого Выселенцев гарантировать не мог. Катастрофа, случившаяся в прошлом году, и недавнее банкротство единственного заказчика, с которым был подписан твердый контракт на запуск целой серии низкоорбитальных спутников связи, сделали перспективы компании «Аурига» весьма зыбкими. Положение мог бы спасти
Пробка, вызванная аварией, наконец, рассосалась, и вскоре сверкающая сапфирная башня «Тихоокеанского» скрылась окончательно, заслоненная небоскребами нефтяных компаний и деловых центров. Справа промелькнуло ребристое и круглое, как маячный фонарь, здание Владивостокской фондовой биржи. Дурно становилось при мысли, какие здесь крутятся деньжищи. Дневного оборота колоссальной финансовой центрифуги хватило бы на постройку небольшой лунной базы, не то что на спасение маленького частного предприятия. Несправедливо все-таки устроена жизнь…
Нужно было еще заехать на работу, поэтому домой Выселенцев вернулся поздно.
– Ну, как? – спросила с порога Тамара.
– Плохо, – ответил Выселенцев, снимая пальто. – Дали нам еще два месяца отсрочки. Корабль запустить успеем, но банкротиться все равно придётся.
– Неужели ничего нельзя сделать?
– Теоретически – можно. Практически – нет.
С супругой раздраженному и усталому Выселенцеву говорить совсем не хотелось, поэтому тон его был холоден и сух. Тамара никогда не интересовалась его делами, а теперь, когда они пошли прахом, вдруг начала проявлять живейшее любопытство. Боится, что ее благополучной жизни придет конец?
Выселенцев прошел в кабинет, сел за стол и погрузился в оцепенение, глядя на модель «Интеграла». Рядом стояла на подставке модель того самого спутника, с которым когда-то были связаны надежды вернуть деньги, вложенные в проект. «А чего он тут до сих пор стоит?» – уже в который раз подумал Выселенцев и, решившись наконец, убрал спутник из поля зрения, переставив его на полку книжного шкафа. Это, наверное, правильно, однако лишенный своего приятеля «Интеграл» сразу стал казаться таким одиноким и осиротевшим, что без боли смотреть невозможно… Выселенцеву вдруг до смерти захотелось курить. Поморщившись от осознания собственной слабости – опять не получилось бросить, – он порылся в ящике стола и достал из-под кучи разного хлама случайно не выброшенную пачку сигарет.
Когда он с жадностью делал вторую затяжку, в кабинет вошла Настя. Увидев окутанного дымом отца, она застыла на пороге, а потом, опомнившись, спросила:
– Ты опять куришь?
Выселенцеву стало мучительно неловко.
– Курю, – ответил он, покраснев.
– Я где-то читала, что курить вредно, – сказала Настя.
– Врут, наверное, – ответил Выселенцев, стряхивая пепел.
Настя села рядом с ним и сказала с укором:
– Ты вот вечно обвиняешь меня в лени и безволии, а сам даже курить бросить не можешь. А это ведь, наверное, все-таки легче, чем начать хорошо учиться.
– Твоя правда, – мрачно ответил Выселенцев, всем своим видом выражая недовольство темой для разговора.
– А я сегодня «пять» получила по физике, – гордо сказала Настя.
– Да? Ну, молодец.
Он посмотрел на дочь. Одета Настя была в огненно-красное платье из дорогого владивостокского бутика. Вульгарные серьги в виде звезд, голубые контактные линзы и очень сложный, не в домашних условиях сделанный маникюр дополняли облик ученицы девятого класса, решившей, видимо, как следует оттянуться после окончания учебной недели.
«Нет, как она все-таки хороша», – подумал Выселенцев. Он столько лет прожил рядом с Настей, но до сих пор не мог привыкнуть к тому, что она получилась такая красивая. Часто, особенно по утрам, когда выстиранные за ночь мозги по-иному воспринимают реальность, он вдруг видел ее во всем великолепии и пораженно думал, что вот ведь, елки-палки, есть у нас такое чудо…
– Ты куда-то собралась? – спросил Выселенцев.
– Да, съездим с Луизой во Владик.
Оглянувшись на тьму за окном, Выселенцев неохотно кивнул. Настя встала, потрогала пальцем верхушку макета «Интеграла» и, глубоко вздохнув, спросила: