Империум. Антология к 400-летию Дома Романовых
Шрифт:
Сергей Сергеевич Журихин, как и всякий русский интеллигент, был в душе плюралистом. В позиции любого своего оппонента он видел рациональное зерно – и поэтому отстаивать позицию собственную ему было сложно. А уж когда оппонент переходил к грубым нападкам, Журихин полностью терялся. Растерялся и сейчас, когда на обеде Полупанов обвинил его в интриганстве. Полупанов подсел за его стол со словами «Не помешаю?».
Журихин ничего не ответил на его вопрос, но это историка не смутило. Он тут же завел разговор по поводу Володи Мизинова, которого Журихин якобы «увел» у него. И подрядил ради собственной славы и выгоды писать годовую работу! С которой Журихин сейчас хочет вылезти на общешкольную дискуссию ради личной популярности…
Бросив в лицо коллеги несколько обвинений, Полупанов невозмутимо переключил внимание на официантку.
– Танечка! У нас курочка сегодня с какой подливкой? А… Ну, давайте буженину, курочку, сразу же чай… Нет, суп не буду, спасибо.
Подождав, пока историк сделает заказ, Журихин ответил холодно:
– Мне, Андрей Павлович, в общем-то, всё равно, что вы обо мне думаете! Так что убеждать вас в своей честности я не собираюсь.
Ответил и тут же внутренне напрягся – а нет ли в словах Полупанова доли истины? Тем более что историк отвлекся на принесенный чай.
– О, спасибо, Танюша! – Полупанов, не глядя, взял у официантки стакан с горячим чаем и сразу же, обжигаясь, сделал большой глоток.
В этом традиционном первом глотке был заключен глубокий внутренний смысл. Этим Полупанов показывал (хоть никто этого, наверное, не замечал), что тут ему подают такой чай, которому можно доверять. Чай, в котором ни при каких обстоятельствах не окажется ехидно-желтый ломтик лимона. Жаль, официантка Таня не понимала, что этот нарочитый взгляд в сторону от стакана – свидетельство глубокого уважения к ней учителя истории…
Но Таня была занята – она выставляла на стол остальную еду Полупанова. Историк вновь посмотрел на Журихина и начал на повышенных тонах высказывать претензии. Чуткий к конфликтам и недоразумениям священник, как всегда, появился вовремя.
– Скажите-ка мне, молодые люди, почему это вы пост не держите? – Отец Василий деликатно, хоть и не очень ловко перевел разговор в более спокойное русло.
– А наш учительский труд можно приравнять к тяжелому физическому! – ответил Журихин.
Довод про соблазнившихся видом учительской котлеты гимназистов, приведенный отцом Василием на педсовете, был сказан, конечно же, для красного словца. Педагоги обедали в комнате-нише, отделенной от общего зала старомодными плюшевыми шторами. Таков был заведенный порядок, хотя многие учителя предпочли бы сесть в просторном светлом зале, а вовсе не в комнатке без окон, единственным украшением которой была неизбежная кадка с пальмой, которые директор гимназии стремился везде расставить.
Но порядок есть порядок. Так что учительская котлета никому не становилась поперек горла – страждущие детские глаза ее просто не видели. В комнатку-нишу доставляли обеды на колесных столиках-подносах, укрытых белоснежными льняными салфетками.
Пока отец Василий выяснял мотивы несоблюдения поста, прибыл его заказ. Официантка Таня поставила на стол овощное рагу, дымящуюся фарфоровую супницу…
– Суп из рыжиков, монастырский рецепт! – Отец Василий вдохнул пар, явно наслаждаясь. – А блинчики с белыми грибами? Услада сердца! Видите, можно и поститься, и желудок не обижать. Хотя, конечно, это время не для вкусовых наслаждений…
– Знаем-знаем, для духовных дискуссий! – Полупанов невежливо перебил священника. – А вот скажите, отец Василий, как с моральной точки зрения вы оцените такой казус… Учитель уводит у своего коллеги отличника, который мог написать блестящую годовую работу по истории!
– Настолько блестящую, что коллега, заранее не сомневаясь в ее блеске, даже ни разу не поинтересовался, как у отличника идут дела! И только на недавнем педсовете случайно узнал… – ехидно продолжил Журихин.
Полупанов сверкнул глазами и уже был готов ответить что-то резкое, но священник остановил конфликт, готовый разгореться.
– Стоп-стоп-стоп! Я думаю, каждому из коллег нужно забыть о своей гордыне и подумать прежде всего о самом ученике, о его интересах…
– Вот-вот! Именно о Володе я и думал! О том, как дать выход его пытливости, соединенной с фантазией…
– Как же это получается? Ради эфемерной какой-то фантазии вы спровоцировали его бросить серьезный научный труд! Ведь Володя начал писать годовую работу у меня! У него были чудесные тезисы. Он прирожденный историк! Он рассматривал роль генерала Корнилова с совершенно оригинальных позиций. А ведь это не Тютькин какой-нибудь, это Корнилов! Историография огромная, казалось бы, нового слова не скажешь. Могла получиться отличная статья для исторического журнала, я уже о публикации хлопотать начал…
– В том-то и дело, что чистая история Володю, видимо, уже не интересует. Он гипотезы строит!
– Ну гипотезы, ну материал для диспута, но ведь это всё, согласитесь, детские игрушки! А у него задатки серьезного научного работника.
– Он их реализует, не беспокойтесь. Володя создал полноценное философское произведение. Не сухое рассуждение о том, как хорошо бы построить общество на базе принципов социального равенства… О чем уже давно поговаривают… А настоящую гипотезу в художественной форме! Всё действительно началось с генерала Корнилова. Он просто представил себе, что поход Корнилова на Питер в августе семнадцатого провалился. И что бы после этого было. Было бы, между прочим, интересно. Вы как историк над этим не задумывались?
– Зачем мне об этом задумываться, Сергей Сергеевич? История не терпит сослагательного наклонения.
– Вот потому-то Володя Мизинов вряд ли станет историком…
Как и большинство русских интеллигентов, попечитель Северного учебного округа Василий Лаврович Самойленко любил почувствовать свою значительность. Он, правда, вполне отдавал себе отчет в этом недостатке, но считал его простительным. Ведь до ощущения собственной значительности Василию Лавровичу пришлось пройти весьма долгий путь, начинавшийся со скромной должности лаборанта физического кабинета Первой гимназии.
Правда, в этой должности его помнили лишь сторож Михеич, старый учитель истории Бестужев да бывший физик Благово, ныне ведущий астрономический факультатив. Да и гимназия с тех давних времен переехала с Арбата в Гольяново. Но Самойленко всё же испытывал к Первой гимназии особые чувства и посещал ее чаще, чем другие подведомственные заведения. Увы, сегодня повод для визита был чрезвычайным и не очень приятным.
Городовой у ворот гимназии, завидев знакомый синий лимузин АМО, взял под козырек, и Василий Лаврович приветливо кивнул в ответ.