Империя зла
Шрифт:
Бармалей отдыхал после обеда, лежа в кресле и куря индийскую сигару. Ароматный дымок витал в воздухе. По бокам кресла стояли мощные атлеты, до отказа накачанные - личные его телохранители. Серафину буквально подволокли под руки и поставили перед ним.
– Она, - мельком взглянув на нее, сказал Бармалей.
– А второго не нашли?
– Не нашли пока, но найдем, - ответил один из парней, поддерживающих Серафину.
– В лицо его не знаем, вот что плохо. В тот раз он был черен, как негр. А впрочем, вот у нее и спросите.
– Ну, говори, - повернулся Бармалей к
– Где твой дружок?
– Не знаю. Я только что из больницы, - губы у Серафины пересохли и она едва выдавила из себя эти слова.
Людоед сразу подметил ее страх.
– Лучше говори, легче умрешь, - спокойно посоветовал он.
– А нет-так разберем тебя на кусочки!
– Не знаю, - прошептала Серафина.
– Вытрясти из нее?
– живо повернулся к боссу один из бичей.
– Мы это разом...
– Э, нет, вы испортите мне жаркое, - категорически возразил Бармалей.
– А я гурман, не люблю битое мясо. Целый год я пускал слюнки, представляя, как обсасываю косточки этой стервы.
"Что он такое говорит? Стерва - это я, по при чем тут какое-то жаркое?" - с тревогой подумала Серафина.
– А мы ее слегка, с самого краешка и самыми тоненькими иголочками, - злодеям не терпелось приняться за жертву.
"О, боже, ведь это же говорят про меня!" - и снова ледяная волна страха обдала ее с ног до головы.
Бармалей задумался. В нем, явно, боролись противоречивые чувства. И утроба победила. Он встал с кресла и подошел к пленнице. Серафина совсем близко увидела его гладкое ухоженное лицо, почувствовала запах французского одеколона и замерла от ужаса и отвращения. Она бы и отпрянула, но ее крепко держали. Людоед поворачивал ее, заглядывал за корсаж, ощупывал, как ощупывают приготовленную под нож жирную индейку. Серафину колотила такая дрожь, что щелкали друг о друга зубы. Всеми силами она старалась отодвинуться подальше, и запах французского одеколона был так ей противен, что, казалось, ее вот-вот вырвет.
Ей хотелось дико закричать, позвать на помощь, но что толку! Кто здесь поможет? Тех, кто ее окружал, нельзя назвать даже людьми, ибо это уже не люди. Преступив ради денег все непреложные человеческие законы, они утратили право называться людьми. Все рослые, мускулистые, в одинаковых черных куртках, они походили на роботов - неумолимых, не знающих пощады и не имеющих других инстинктов, кроме беспощадного звериного инстинкта убивать.
Близость жертвы возбудила людоеда, он тяжело дышал, лицо кривилось в свирепой гримасе.
– Ты знаешь, мерзавка, чего стоил нам ваш прошлогодний вояж?
– грозно спросил он.
– Вы ввели нас в убытки не меньше, чем на миллион. А чего стоило замять скандал с вашими фотографиями!
– волосатая рука схватила Серафину за грудки и подняла над полом.
Серафина не могла шевельнуться, как загипнотизированная, видя перед собой широкое лицо Бармалея.
– Слушай меня внимательно!
– дохнул он ей в лицо.
– Если ты скажешь, где твой дружок, то я скушаю тебя сразу, а ежели нет, то буду жевать медленно и по частям, вот так!
– людоед приблизился к ней, как будто намереваясь поцеловать, и вдруг
От неожиданности Серафина не почувствовала боли и не сделала ни малейшего движения, чтобы вырваться. Из глубокой раны чуть пониже плеча побежала алая струйка крови. Людоед смотрел на нее тяжелым взглядом и медленно жевал. Все вокруг стояли с непроницаемыми лицами...
Проглотив то, что жевал, он указал на дверь.
– Отведите ее в курятник. Пока...
И Серафину снова повели.
Ошеломленная всем тем, что только что увидела, услышала и испытала, она двигалась, как во сне, и наверно, упала бы, если б ее не держали. Вряд ли она замечала что-либо вокруг. Ее конвоиры остановились в коридоре - навстречу шли еще трое парней.
Вдруг Серафина вздрогнула и уставилась на одного из встречных. Что это? Кто это? Не обманывают ли ее собственные глаза? Ведь это же Мики. Не пленник, под конвоем сопровождаемый к боссу, а равный среди равных, свой среди этих бандитов в кожанках. Не может быть! Серафина удивлялась, протирала глаза - видение не исчезало. Это и в самом деле был Мики. Увидев Серафину, он вздрогнул, как под током, и лицо его стала заливать смертельная бледность.
Все это продолжалось одно мгновение, Серафину повели дальше, и Мики остался позади.
На этот раз ее вели недолго, но все время куда-то вниз по лестнице. И она увидела, что такое "курятник" Бармалея. Это был длинный ряд камер в три яруса, и в каждой камере сидело по человеку. Серафину подняли, запихнули в пустую ячейку во втором ярусе. Тут только она осознала весь ужас своего положения. Ноги, наконец, отказали ей, и она опустилась на пол клетки.
Долго ли, мало ли она сидела - из состояния оцепенения ее вывел шум по-соседству. Кто-то вопил так, словно его резали. Слышались матерная ругань и звуки ударов. Серафина бросилась к передней решетке и выглянула в коридор.
Двое мужчин вытащили из нижней камеры третьего и куда-то волокли его. Несчастный душераздирающе кричал и упирался ногами. Серафина видела его перекошенное ужасом лицо. Это был высокий полный мужчина лет тридцати, из тех, что зовутся респектабельными. Его лицо исказилось в немыслимой гримасе, вопли, многократно усиленные эхом, оглушили Серафину. К нему присоединились и другие узники камер. Серафина зажала уши и отвернулась. Мужчину потащили в дальний конец коридора, вопли его постепенно затихали. Но не скоро еще успокоился курятник. Пленники кричали, трясли решетки, но в подвале уже не было никого из тюремщиков, и поэтому никто не мешал несчастным без толку звать на помощь.
Пленниками заполнили лишь нижний ярус камер, на втором этаже занятыми оказались всего несколько ячей, а третий этаж вообще пустовал. Насколько могла разглядеть Серафина, число пленников составляли, в основном, молодые женщины и дети. Крики и плач не смолкали ни на минуту. Серафина на мгновение забыла о своей страшной участи. Мерзавцы! Подлецы! Ей хотелось бить, крушить все вокруг, разнести на мелкие кусочки стены и решетки. Она бросилась к задней стене и принялась колотить в нее ногами и кулаками, чтобы как-то дать выход своему отчаянию.