Империя. Цинхай
Шрифт:
– Ты возбуждал меня и притягивал. Я считала, что нашла того, с кого начну свою интимную жизнь, с кем пересплю ради удовольствия, а теперь… - Сандо не стал торопить, дав Николь самой набраться смелости для заявления. – Теперь я не представляю, как после тебя с кем-то буду? Хотя ещё и с тобой не была. Но мне никогда не было ни с кем так… надёжно. А тебе?
– Мне без разницы.
– Не ври! – отстранилась Николь и ударила его по плечу. – Ну как же без разницы? Ты со всеми спишь без секса и доводишь их до оргазма, не получая ничего взамен? – Сандо сдался, с ухмылкой опустив глаза. От сарказма его щёки втянулись, задерживая внутри рта слова, которых не хотелось произносить. – Я вижу, что такого у тебя ещё не было.
– Да, не было. Но не думай, что мне тяжело будет расстаться. Я не уверен, что ещё способен привязываться.
– Только не пробуй расстаться со мной, чтобы проверить! – Николь зацеловала его лицо, запутывая пальцы в чёрных волосах наёмника. Предел сексуального вожделения подкрадывался, и
– Я никуда отсюда не денусь, Дракон оплатил мне охрану его сестры до января.
– Значит, полгода у нас точно есть? – спросила Николь, но вроде бы не у мужчины, а так, риторически.
– А ты сама никуда не уедешь?
– Куда мне ехать? Университет я закончила, на работу не устраивалась, в Синьцзян не тянет. Я свободна! – Сандо быстро оделся, подкравшись к двери и приготовившись незаметно выскользнуть. Ему нравилось даже это - оттачивание сноровки в преодолении препятствий и умении быть невидимым. До чего разгоняет кровь азарт, и вся эта секретность! Впрочем, пожалуй, большой трагедии не будет, если о них узнают, но лучше держать в неведении Эмбер, Эдисона, Энди, и драконов, а то ещё подумают, что нанятый ими воин переметнулся к Дзи-си! Да и вольный брат в отношениях – это конец репутации, конец авторитету. Его быстро отзовут на Утёс богов, чтобы вправить мозги. – Сандо, - позвала Николь и он обернулся. – Знаешь, чего мне страшно?
– Чего?
– Что если мы расстанемся, то я просто умру. И это меньшее из зол. Ведь если я в тебе разочаруюсь, и ты тоже, как все, окажешься обычным, тупым и эгоистичным мужиком, тогда жизнь просто обессмыслится. Тогда получится, что настоящих мужчин вообще не бывает. Что мне останется делать? Я тогда тоже умру. Жить без надежды, зная, что любви и чего-нибудь вроде неё, прекрасного, не существует – ужасно. Не хочу.
– Не говори глупостей, - поморщился Сандо и, прислушавшись к звукам коридора, скрылся за дверью.
Николь притянула одеяло к груди, сжимая его в кулаках. С щелчком двери всё померкло. К ней вернулась серая и пустая судьба, без пыла, страсти, желаний, без веры в лучшее. Ей самой не понравилось то остервенение, с которым зациклилась её жизнь на Сандо, но до встречи с ним, до осознания того, насколько он ей нужен, она давно пребывала в какой-то сумеречной тоске. Вялая депрессия и апатия, перемешанная с цинизмом, но не добротным, натуральным, или хотя бы защитным, а таким, который искусственно натягиваешь на неприсущий себе материализм, тоже взятый взаймы у общества, чтобы хоть как-то оправдать белиберду, творящуюся с собой и вокруг. Сандо стал лучом света, неважно, что думал и испытывал он сам… То есть, нет, конечно важно, но только по отношению к ней, Николь необходимо было, чтобы он тянулся к ней, любил её, а насколько он хорош в абстрактных понятиях зла и добра – ей всё равно. Убийца, насильник, вор, палач, маньяк – кем ещё бывают наёмники? Пусть хоть сто человек вырежет и умоется кровью, только пусть будет с ней, вот таким же чутким и заботливым.
Завалившись на спину, Николь не могла, как мечтала, сучить ножками, хихикать и радоваться, что заполучила возлюбленного. Она никогда не умела быть уверенной, не доверяла ожиданиям и предчувствиям, не ждала того, что само собой всё повторится. Почему в фильмах все влюблённые героини сразу становятся счастливыми и их планы реализуются? Это фантастика. В настоящей жизни каждое свидание с мужчиной, даже близкое к идеальному или идеальное, может быть последним. Почему? Потому что мужчины – непредсказуемые скоты. Да, именно они, а не женщины. Николь ещё не до конца убедилась в том, что Сандо не такой, что он не поступит с ней так же, как другие, которые по-бабски набивают себе цену и откладывают звонок или встречу, которые прячут свои чувства, как девицы, которые заводят сразу несколько романов и путаются в них, а потом болтаются, как говно в проруби, мол, разгадай меня такого всего загадочного, я же похититель сердечек. Тьфу! Николь ещё только предстояло узнать, что собой представляет Сандо, не раскрыть его золотую сущность, но ощутить её в полной мере: весомость и обязательность его слов, исполнимость всех обещаний, неумение и нежелание распыляться на нескольких женщин, постоянство, преданность и много чего ещё. Но знакомиться с чем-то одно, а доверять этому - другое. Младшая дочь Дзи-си видела слишком много плохих примеров, в том числе и собственного отца, который мог и ударить своих женщин, в том числе покойную их с Николасом мать. Это было последний раз давно, очень давно, когда Николасу исполнилось лет семнадцать, а ей, стало быть, около семи. Стоило ему повзрослеть и обучиться мастерству боя, отец уже не рисковал злить сына, поднимая руку на его мать. А вот других любовниц поколачивал, кроме матери Джексона. Николь видела её несколько раз мельком, почти ничего о ней не знала, кроме того, что эта женщина стала, почему-то, последней у непостоянного и всю свою жизнь ветреного Дзи-си, охочего до смены фавориток чуть ли не еженедельно. Кто она, как это сделала? На всякого ли мужчину находятся какие-то женские чары, которые меняют и приручают? Нуждался ли Сандо в том, чтобы его изменили и приручили? Мог ли Сандо когда-нибудь
***
Цинхай – высокогорная провинция, равнины в ней находятся на высоте три тысячи метров над уровнем моря, а вокруг ещё выше грудятся горы, чьи заснеженные пики попадаются на глаза, стоит прокатиться в какую-нибудь сторону. На севере горы Наньшань охраняют земли от песков, приносимых ветрами из пустыней, протянувшихся на сотни километров за горным перевалом. Эти ветры называют хуанфын – жёлтым ветром, приносящим с собой песчаные бури, но они полегче более редких, но более суровых хэйфын – чёрных бурь, застилающих на несколько часов всё, так что и не продохнуть. Из-за своеобразного высокогорного климата с пустынными наносами, с солёными озёрами, в северном Цинхае лесов почти нет. Да и на юге они отсутствуют, как таковые. Что уж там говорить, Китай целиком – государство мало лесистое, меньше десяти процентов земель занято деревьями, а с севера его, к тому же, плавно пожирает пустыня, от которой, в отличие от старинных левополых*, Великая стена не спасала, сокрушаемая постепенно песками и выветриванием сама, и лет пятьдесят назад** правительство страны начало возведение другой стены – Великой зелёной, вдоль всей северной границы с Монголией. Масштабные посадки шириной в сто километров были призваны остановить осушение почв, глобальное потепление и эрозию пород, из которых складывался рельеф, и просто спасти половину Азии от экологической катастрофы. Лес должен был сократить и наносы песка и пыли с севера, от чего так страдало население, особенно по весне, когда начинался сезон бурь. Эти знаменитые не лучшими проявлениями бури, поднимаясь в Южной и Центральной Монголии, разлетались на восток до Пекина, Корейского полуострова, Японии, и иногда даже через океан до побережья Америки. Можно представить силу этих вихрей, если их уносило так далеко. Не ощутив этих свистящих сухих ветров, запыляющих глаза песков, не проникнувшись жизнью, в течение которой лицезреешь только жёлто-оранжевые пустынные дали с редкой порослью, скорее коричневой, чем зелёной, не прожив среди барханов и угрюмых скал, мёртвых, а потому живущих в вечности, невозможно понять характер и нрав цинхайцев, неизменных и постоянных, как их обыденный пейзаж, в котором веками не убывают и не прибывают иные краски. Сам Кукунор вне летнего сезона, когда вокруг него всё тускло и чахло, назывался синим скорее на контрасте с блёклой округой, чем по собственной яркости.
Юг Цинхая - исторически принадлежавшая независимому Тибету территория, называвшаяся прежде Амдо. Но с тех пор, как Китай захватил и насильно включил в себя Тибет, её районы перекроились и повходили в составы других административных единиц: Цинхая, Синьцзяна, Сычуани. Это не сделало Тибетские верховья спокойными, тихими и подчинившимися. Именно желание получить свободу обратно позволяло в горах складываться той ситуации, в которой разрасталась плодородная биосфера для бандитизма, укромных мест для преступников, беглых, и для Утёса богов с его вольным братством в том числе. В общем, соседство у Цинхая везде было животрепещущим: на западе Синьцзян, на юге взрывоопасный Тибет, на севере хребты, ведущие к безлюдной бледно-сухой Алашань, и только на восток дорога к равнинному, речному и цивилизованному Китаю. Управлять таким хозяйством крайне трудно, не пребывая в постоянных войнах и борьбе за сохранение власти, проблемах по устройству благоприятной жизни. Оставалось удивляться, как это получалось у Энди.
Он сидел у окна, читая новостную газету. Дами расположилась напротив, отыскав где-то женский любовный романчик, посчитав, что умной выглядеть при супруге не стоит, и трактаты по философии и мудрые книги лучше отложить до того момента, когда Энди не будет её видеть. При нём выгоднее воплощать женственность и легкомыслие. Глава синеозёрных бросил взгляд на горизонт и, отложив чтение статей со свежими происшествиями Цинхая, заметил:
– Хуанфын поднялся. Сегодня лучше посидеть в особняке, чтобы не наглотаться пыли.
– Ладно, - пожала плечами Дами. – Наверное, не пойдём с Фэй даже на террасу, посидим в закрытой чайной. Летом такая погода не часто, я надеюсь?
– Нет, ветра заканчиваются по весне, до следующей их будет не много. – Энди перевёл глаза на жену, молодую, безмятежную, с забранными вверх волосами в попытке добавить солидности в свой облик. Но всё равно она смотрелась юной девушкой. – В Китае их иногда называют «жёлтыми драконами», потому что они налетают и властвуют. А почему Джиён назвался Драконом? Неужели только из-за года рождения?