Импортный свидетель (сборник)
Шрифт:
Наученный с юности правилу подвергать все сомнению, я обязан был связать эти два факта и предположить, что обиженный, потерявший заработок офицер мог повести расследование нашего дела несколько в сторону и даже мог, чем черт не шутит, приблизить его к истине. Поэтому — скорее всего, так и было — его отправили за истиной на морское дно.
Но это впрямую не имело отношения к тому, что нам предстояло. А предстояло нам поселиться на побережье, в отеле «Бонтон», и по своему усмотрению тратить время на обзор удивительно четкой и роскошной линии горизонта,
Лорри в переводе с английского означает «грузовик», с чем я внутренне от души поздравил француза. Только этого ему на старости лет и не хватало. Впрочем, он сам был похож на небольшой автобус. Полный, маленький, с чрезвычайно подвижной физиономией, он едва доставал мисс Лорри до плеча, но это не мешало ей деланно таять, когда она видела толстяка, а тому, в его возрасте после пятидесяти пяти, казалось, что он на вершине блаженства и что мисс Лорри увлечена действительно им, а не собственной карьерой в чине минимум лейтенанта тех самых сил, которым служил и которыми был погублен бедный Альварес.
Из архива Вождаева
Министерство обороны США остановило операцию «Эйджент орандж». Причины ее прекращения были утаены от общественности: просочились сведения о «странных» явлениях среди южновьетнамского населения — массовых рождениях уродов.
5
Мы все, участники группы расследования происшествия в океане, взялись за дело чрезвычайно активно и, конечно, в первую очередь задали кучу вопросов команде шхуны «Дюгонь». Но никто нам никаких вразумительных ответов ни на один вопрос не дал. Матросы не помнили момента, с которого все началось, как будто у них была поражена та часть мозга, которая ведала памятью того часа, когда произошло нечто, в чем мы теперь силимся разобраться.
Хорошо было бы еще задать вопросы боцману, однако это было невозможно: его увезли в клинику. Правда, появился шанс, что он придет в себя и расскажет нам хотя бы что-нибудь.
По принятому соглашению все участники нашей группы были вправе задавать вопросы кому угодно и по какому угодно поводу, если это хотя бы мало-мальски касалось нашей работы. Поэтому естественно, что я пожелал встретиться с боцманом еще до его выздоровления. Однако это сделать было не очень-то просто. Прежде всего из-за невозможности установить, в какую именно клинику забрали Гауштмана. Этого не знала даже его жена.
— А как же, разве вы не навещаете его? — спросил я, на секунду забыв, что я не в России, где часто жена не отходит от постели больного мужа.
— Нет, — просто сказала она, — его навещает господин Федерик.
— А кто он, этот Федерик? — спросил я.
— Не знаю, — сказала она, — но, видно, очень добрый человек, он не оставляет никого из команды мужа, навещает, дает, если надо, деньги.
— Вот как, действительно добрый человек. Скажите, а ваш муж был застрахован на случай несчастья или болезни?
— Видимо, был, даже наверное был, — сказала жена, — но я жду решения правительства. Говорят, если установят, что он неизлечим, я получу большие деньги… И ведь лечат они его бесплатно.
Можно не сомневаться, Федерик мягко и ласково запугал ее, пригрозив, что, если она будет о нем распространяться, мужа не будут лечить и не отдадут ей страховку.
Неплохо, а? Жене и правительству одинаково выгодно считать Гауштмана неизлечимым.
Федериков, по данным адресного бюро, как и следовало ожидать, в порту было множество. А того, который был нужен мне, тоже как и следовало ожидать, не нашлось.
Я все же решил разыскать его. И нашел столь же случайно, сколь и намеренно. Только позже я сообразил, что не просто устроил сам себе ловушку, но и сам осторожно укрепил в ней приманку. Прогуливаясь возле дома боцмана, я заметил мужчину в безукоризненной тройке с чуть выпирающим животиком. Он оглянулся перед дверьми, не обратив на меня особого внимания, и юркнул в дом мадам Гауштман. Пробыл он там недолго, вышел с каким-то свертком. Я быстро взял его за локоть:
— Господин Федерик?
Он чуть заметно, как мне показалось, вздрогнул.
— Не имею чести, — сказал он.
Я назвался Вождаевым.
— Чем обязан? — спросил он.
— Хотел бы навестить боцмана Гауштмана, и, надеюсь, вы мне поможете в этом.
— Это невозможно! — почти закричал человечек— Он нездоров, я протестую как врач.
— Я настаиваю.
Человечек вертелся как юла. Мимо нас пронесся «ситроен СХ».
Господин Федерик вдруг успокоился. И как последний аргумент добавил:
— Это очень далеко.
— Я готов.
— Туда не пускают иностранцев. Вы, видимо, из России, тогда тем более.
— Клинике есть что скрывать от русских?
Толстяк замялся:
— Понимаете… я… вы… словом, не теперь.
— Но отчего же?
— Скажите, — спросил я, показавшись сам себе суперменом, — а что, у вас всего одна машина?
— В каком смысле? — пролепетал человек.
— Я уже дважды за время разговора с вами вижу этот «ситроен». Этого достаточно, чтобы понять: шофер наблюдает за нами. Остановите его наконец и предупредите вашего слугу, что я не собираюсь вас убивать. Лучше пусть он отвезет нас в клинику в Гаупггману.
С этими словами я протянул руку к оттопырившейся поле его пиджака и достал из внутреннего кармана миниатюрный передатчик. Нажав на его панельке кнопку, я сунул его обратно в карман толстяка, и мы оба принялись ждать. В конце улицы снова показался «ситроен» и, остановившись возле нас, любезно распахнул дверцы. Мы забрались в машину, и господин Федерик дружелюбно и коротко сказал: «В клинику».
Как же я себе нравился в эту минуту!
Машина плавно взяла с места. А когда мы въехали в очередной тоннель, где было достаточно темно, я ощупал пакет, лежавший между нами на сиденье и предназначенный, видимо, для боцмана, — тот, что вынес из дому Федерик. Это, без сомнения, было белье, и ничего больше.