Инцидент
Шрифт:
Анатолий Иванович на секунду задумывается и снова чешет лоб.
– Около половины одиннадцатого мне позвонили и сказали, что моя семья эвакуирована. Мне предложили тоже покинуть город, на импровизированной стоянке у здания администрации меня уже дожидался вертолёт. Многие из присланных правительством людей уже улетели, посчитав свою задачу здесь выполненной. Я отказался, но понимал, что дальше оставаться в Орле нет смысла. Толку от меня было мало. Я попросил, чтобы меня доставили в кромской район, хотел лично увидеть как продвигаются дела там. Меня попросили подождать. Через минуту мне перезвонили и дали согласие. Когда я выходил из зала собраний, меня поразило огромное количество военных, снующих в коридорах. Они бегали, переговаривались по рациям. Мне сразу же приставили двоих охранников в противогазах и с «калашниковыми» наперевес. Своих телохранителей я отпустил ещё в самом начале инцидента, в подобной ситуации, конечно, необходимо быть рядом с семьей.
Он на секунду поднимает глаза куда-то камеру, будто ожидая реакции оператора, и вновь почесывает лоб.
– Мы с охраной спустились на первый этаж, и вышли на улицу. Половина центральной площади перед нами была огорожена под стоянку. Столько военной техники я не видел даже в армии. Вторая половина сплошь была занята людьми, тянувшихся со всех сторон. Они галдели, кричали друг на друга, дети плакали. Слева, у въезда в парк, располагался пункт эвакуации. Там, за ограждением из решеток, стояли три транспортных вертолёта и около десяти медицинских палаток. Между палатками сновали ученые в белых защитных комбинезонах. Военные, водили проверенных на заразу людей от палаток к вертолетам. За ограждениями по всему периметру пункта эвакуации и нашей стоянки были расставлены омоновцы со щитами и отгоняли особо настырных. За их спинами другие кричали что-то в мегафоны, но их слова тонули в гвалте толпы. Я был поражен увиденным.
– Как я узнал позднее, многие горожане отказались от мысли выбраться из города наземным транспортом. На контрольно-пропускных пунктах, расставленных у выездов, дело с обследованием граждан проходило ещё медленнее, чем на пунктах эвакуации. По большей части причиной тому послужила человеческая глупость. Многие водители просто отказывались сдавать слюну на анализ. Были случаи столкновений, и тогда хозяева поврежденных автомобилей устраивали разбирательства прямо посреди дороги, не обращая внимания на происходящее вокруг. Как следствие всего этого - беспросветные пробки. Только представьте - почти все орловские машины разом пытаются выехать из города. Зачастую люди просто оставляли свои автомобили и шли к ближайшему пункту эвакуации пешком, а оставленный транспорт только сильнее закупоривал движение.
– Я был просто в ужасе от того, количества людей, которое собралось на площади. Именно тогда, стоя на ступенях здания администрации и глядя вниз, через стоянку вертолетов, на беснующуюся толпу, стремящуюся прорвать ограждения, я понял, что эвакуация пошла совершенно не так, как это представляли люди из правительства. Сидя в зале собраний, я слышал за окном приглушенный гвалт, иногда мельком видел через окно группы спешащих людей, но даже представить не мог, что на самом деле всё выглядит именно так.
Рассказывая об этом, у Анатолия Ивановича расширяются глаза, он широко расставляет руки, словно вновь оказался на той площади и пытается как можно лучше предать свои ощущения.
– Мы с охранниками спустились вниз до памятника Ленину. Всюду носились военные с какими-то ящиками. Клумбы вокруг были беспощадно истоптаны. Я оглянулся назад и увидел, что по периметру всего здания администрации, практически касаясь спиной её стен, стояли вооруженные солдаты в противогазах, на расстоянии всего метра друг от друга. Я подумал, что если омоновцев сомнут, они станут последним рубежом защиты для оставшихся ученых и офицеров, и если кто-то из толпы приблизится хотя бы на 10 метров, эти, в отличие от солдат на улицах, точно будут стрелять. Мы спустились к подготовленному для меня Ми-34. Меня грубо затолкали в салон и сказали пристегнуть ремни. Охранники молча уселись напротив.Мне было стыдно от осознания, что я улетаю на полупустом вертолете, когда на площади так много людей, ждущих своей очереди. Но я промолчал. Все были напряжены, и я не хотел тревожить пилота своей очередной прихотью. – Он вновь делает извиняющееся выражение лица.
– Вертолёт поднялся в воздух. Когда мы пролетали над толпой, я увидел какую-то потасовку. Сперва я подумал, что мне показалось, но теперь я понимаю, что увиденное мной могло быть на самом деле. Люди расступились, и центре покачиваясь стоялмужчина. Он держался рукой за шею, а из-под ладони обильно стекала ярко-красная кровь. Всего в паре метров от него двое вгрызались в шеи других людей…
Алексей Черенков (биохимик, эпидемиолог, магистр наук, правительственный консультант по вопросам биологических угроз)
– Как происходило уничтожение личности зараженного? Как я уже говорил, жадинка буквально рушила центральную нервную систему человека, а то, что не рушила, перестраивала. Пожалуй, только мозжечок был почти неприкасаем. Особо страдала кора головного мозга. Жадинка превращала её буквально в губку. Молекулярный слой она полностью растворяла в экзотоксине, и врезалась вглубь серого вещества, руша на пути нейронные связи вплоть до клетокБеца. От белого вещества вообще оставались лишь ошметки. Но, самое поразительное, что при своей хаотичной разрушительной деятельности, она неким неизвестным образом сохраняла человеку те или иные способности. К примеру, покалечив теменные доли до такой степени, что человек не чувствовал ни боли, ни холода, терял способность воспринимать символы, жадинка тем не менее оставляла его способным ориентироваться в пространстве. Так вот, таким образом она творила себе послушную машину. Жадинка лишь чуть-чуть копалась в височных и затылочных долях, позволяя своему носителю видеть и слышать. Но лобную долю она рвала на части, уничтожая индивидуальность и способность к коммуникации. Она крушила гипокамп, стирая воспоминания. Но всё это было постепенно.
Он тяжело вздыхает.
– Да, зараженные вполне могли оказаться в толпе. Нет четких признаков, предшествующих тому, что носитель начнет кусать всех, кто попадется на глаза. Следует понять, что своё присутствие в организме жадинка прикрывала огромными дозами эндорфина, действие которого сродни опиатам. Даже если человек чувствует недомогание, он не обращает на него внимания. И вот он выходит на улицу, идёт вместе с толпой пока его мозг медленно гибнет. Спазмы сводят тело, но к этому времени отдел мозга, отвечающий за боль, уже мертв. Затем, он будто медленно засыпает, продолжая брести на автопилоте. Так похожий на всех остальных. Только бледнее, со сведенными мышцами и иногда с мокрыми штанами. Но кто сейчас без странностей? И вот через несколько секунд жадинка уже внушает ему свою идеологию. Глаза начинают искать открытые участки на теле, бредущих рядом людей. Уши вслушиваются в бессмысленные крики, ища по ним новых жертв. Слюна наполняется десантом из бактерий, готовым создать колонию в новом теле. Человек исчезает. Остается тупое кровожадное существо. И оно хватает людей. Грызет плоть, распространяя жадинку…
Алексей Павлович качает головой.
– Мы слишком поздно увидели окончание катарального периода. Слишком поздно познакомились с конечной формой зараженного человека. Хотя нам звонили из больниц, из карантинных пунктов. Но мы считали, что люди просто так проявляют агрессию, своё несогласие с изоляцией. Мы считали, что человек не может перемещаться на сведенных спазмами ногах, что зараженные обязательно сообщат о своих недомоганиях, даже не смотря на эндорфиновуюэйфорию. Мы считали жадинку обычной болезнью. Но мы все ошибались… Это наша самонадеянность поставила тогда горожан перед смертельной опасностью…
Егор Дьяченко (старший лейтенант ОМСН, во время инцидента - участник спасательных операций)
Егор чешет затылок.
– У нас на эвакуационном пункте творилось что-то жуткое. Да хотя, по рассказам, это было везде. Мы, значит, размещались в парке. На пункте стояло три Ми-38 и пять палаток для анализов. Нас было человек 30. Может больше. Сколько было ученых, я хрен его знает. Они всё бегали, мельтешили, да и разве до счету мне было? Ребята, что стояли у проема в ограждении пропускали по три-пять человек. Их, значит, проверяли, грузили в вертушки. НуМи-38 не резиновые же. Тридцать человек залезло, и вертушка улетала. Через пару минут на её место другаяприземлялась. Так и работали, что даже по нужде не отойти. Но всё равно это было слишком медленно. Народ всё прибывал, мы только успевали шибко наглых отгонять. Пришлось даже пару раз по роже двинуть тем, кто русского языка не понимал. Перед полуднем все вообще как с цепи сорвались. Будто обезумели разом. Не, ну понятно, час в давке простоять, в панике. Ещё когда все про инфекцию какую-то талдычат. И вот они начали уже ограждения растаскивать, на нас с кулаками кидаться. Ну майор предупредительную очередь из «калаша» в воздух выпустил, народ вроде поугомонился… Людей было очень много…