Инкуб
Шрифт:
– Я ведь не ссориться пришел, – примирительно заметил Завадский. – С моей стороны было бы слишком смело утверждать, что я разделяю ваши убеждения, Семен Александрович. Но, не скрою, я нахожу вашу деятельность полезной для общества. Более того, готов вам помочь деньгами в ваших неустанных трудах.
– Боюсь, поздно ты спохватился, Аркадий Савельевич, – покачал головой Попеляев. – Инкуб уже вступил в пору зрелости и сейчас его может остановить только Бог. За неделю я потерял нескольких преданных помощников, и вряд ли ты, Завадский, сможешь их заменить.
– Вы ведь были тогда в Дубосеково, – вспомнил вдруг Завадский. – Но почему-то не пошли с нами на охоту – испугались?
– Не смешите, Аркадий Савельевич, – обиделся Попеляев. – Разумеется, я был у кургана, но стрелял не в Мартынову, а в щенка. Он не успел еще избавиться от шерсти и представлял собой жуткую помесь человека и животного. Наверное поэтому, мы оба промахнулись – я и Михеев.
– Старый егерь, значит, тоже был вашим подручным?
– Он был моим другом Завадский, верным соратником по борьбе с нечистой силой. Это самая тяжелая из моих потерь.
– Так вы принимаете мое предложение, Семен Александрович?
– Нет, Аркадий Савельевич, – покачал головой Попеляев. – Обратитесь лучше в церковь, она прощает самых отпетых грешников, простит и вас. А я инквизитор. Человек, не склонный к снисхождению.
– Жаль, – покачал головой Завадский. – Гордыня обуревает всех – и нас грешников, и вас праведников. А в результате инкубы будут торжествовать на наших костях.
– Идите, Аркадий Савельевич, – холодно произнес Попеляев. – И пусть Бог не оставит вас на избранном пути.
Кобяков не церемонился с «языком», добытом во вражеском стане. Вывезенный из гей-клуба Чибирев окончательно потек после нескольких чувствительных ударов по корпусу. Сейчас он лежал на кровати, размазывая косметику по смазливому лицу, и тихим плаксивым голосом жаловался на свою незадавшуюся жизнь. Платье он успел снять, пытаясь соблазнить клиента, проявившего поначалу непонятную холодность, и теперь щеголял в женском белье и чулках, раздражая Эдуарда своим нелепым видом. Будучи убежденным поклонником женской красоты, Кобяков никак не мог взять толк, какую прелесть находят вроде бы нормальные мужики в таких вот сашеньках. А этот, по слухам, пользовался большим успехом и зарабатывал за ночь куда больше, чем его товарки по предосудительному ремеслу. С Эдуарда он сорвал пятьсот долларов – безумные деньги. Правда, у Чибирева имелась собственная квартира, куда он привозил клиентов. Большое подспорье в нелегком ремесле, которому этот старательный сукин сын посвящал все свое свободное время.
– «Крыша» у тебя есть? – спросил Эдуард, почти с отвращением глядя на хнычущего негодяя. – Кому ты отстегиваешь большую часть заработанного?
– Деньги я никому не плачу, – в голосе Чибирева вдруг зазвучала непонятная Кобякову гордость. – Я раб ведьмы, о чем говорит клеймо на моем теле. Она владеет мной и после своей физической смерти.
– Какое клеймо? – возмутился Кобяков.
Чибирев без всякого стеснения спустил трусики и показал Эдуарду свой зад. Паучок, впившийся в человеческую плоть, выглядел настолько натурально, что Кобяков с трудом пересилил желание, сбить его на пол щелчком.
– Когда Маргариту убили, Кривенко попытался подмять меня под себя. А потом вернул мне деньги с извинениями.
– Неужели извинился? – хмыкнул недоверчивый Кобяков.
– Зря смеешься, дядя, – горячо зашептал Чибирев. – Маргарита всесильна. Я горжусь тем, что принадлежу ей.
– Зачем же ты тогда ее предал? – вспылил невесть от чего Эдуард.
– Больно было, – печально вздохнул Сашенька. – Пока на дыбе висел – молчал. А когда они мне кости ломать начали, я не выдержал.
– Почему они тебя не убили?
– Мертвым посчитали. Вывезли за город и там бросили в какую-то яму. А я живучий. С семи лет от родителей бегаю по подвалам. Отлежался и уполз.
– А сына Маргариты ты не боишься? – спросил Кобяков. – Вдруг он решит отомстить тебе за предательство.
– Кирилл добрый, он меня давно простил. Я же не со зла это сделал, просто не выдержал пыток. А кости они мне все-таки сломали, до сих пор болят.
– Выходит, инкуб добрее инквизиторов? – спросил Кобяков.
– Получается, что так.
– А ты точно знаешь, что фамилия человека, пытавшего тебя Попеляев?
– Не сомневайся, дядя. Я собственными ушами это слышал от людей, грузивших меня в машину. Один из них сказал: «Вози тут всякую падаль». А другой добавил: «Попеляев перестарался, прямо удержу не знает психиатр». Они думали, что я уже мертвый, а я еще их переживу.
– Ну, живи, – буркнул на прощание Кобяков.
– Спасибо на добром слове, дядя, – отозвался воспрянувший духом Чибирев. – А как же деньги?
– Себе возьми.
– Зови тогда, если что. Я отработаю.
Кобяков только смачно плюнул в ответ на любезное предложение и в раздражении покинул чужое, довольно прилично обставленное жилище. Чибирева он не судил, этот небольшого роста парнишка пережил к своим восемнадцати годам столько невзгод, что их хватило бы другому человеку на всю жизнь. И если бы не Маргарита, вытащившая его из подвала, то он давно бы уже гнил где-нибудь в канаве, никому не нужный ни в мире этом, ни в мире том. Именно от нее четырнадцатилетний Саша узнал, что у него есть душа. И что эту душу можно с выгодой продать. Обретя тем самым в лице красивой властной дамы надежную защитницу, способную дать отпор даже Кривенко, полновластному хозяину городского дна.
Женщина, выходящая из подъезда дома, где обитал профессор Попеляев, показалась Кобякову знакомой. Впрочем, Эдуард, занятый решением сложных проблем, не придал этому факту значения. В конце концов, он уже без малого тридцать лет живет в родном городе, стоит ли удивляться, что ему всюду попадаются узнаваемые лица. Лифт в девятиэтажном доме почему-то не работал. Кобяков долго жал на вожделенную кнопку, взывая к отзывчивости коммунальных служб, но без всякого успеха, а потому вынужден был воспользоваться лестницей, исшарканной сотнями ног за долгие годы эксплуатации. Эдуарду до сих пор казалось, что наши профессора живут в хоромах поприличнее, к сожалению, губернский чиновник ошибся на их счет. И этот непростительный промах сейчас обильно проступал капельками пота на его лбу. Подъем на седьмой этаж отнял у Кобякова остатки сил, которые очень пригодились бы ему для серьезного разговора с хорошо законспирировавшимся инквизитором. Если верить Чибиреву, то именно Попеляев стал организатором вакханалии почти губернского масштаба, повлекшей за собой многочисленные жертвы. Эдуард рассчитывал не только припугнуть расходившегося профессора, но и выпытать у него кое-какие важные сведения. Кобяков давно уже сообразил, что вокруг ЗАО «Осирис» скоро развернется нешуточная борьба и готовился встретить своих оппонентов во всеоружии. Он по-прежнему не верил в инкуба и прочую чертовщину, но в последнее время его скептицизм сильно выдохся. А в душе поселилось чувство, очень похожее на страх. Странный паучок на заднице Чибирева не выходил из головы Эдуарда, более того, он вдруг припомнил, что видел точно такую же родинку на попке у Светланы. Кобяков не исключал, что и в одном, и другом случае речь шла всего лишь о татуировке, которой нынешняя молодежь очень любила украшать самые интимные места. Точнее, когда-то интимные, а ныне откровенно выставляемые напоказ без стыда и совести.