Иное состояние
Шрифт:
***
Проходя мимо памятного дома, я с притворным равнодушием, а на самом деле с любопытством осматривал его, прямо сказать, любовался, ведь он мне и впрямь нравился. Но уже я, понятно, не ждал света в самом притягательном для меня окне, вообще не предполагал его вероятия, как если бы не в состоянии был додумать до конца вполне резонную мысль, что могут и другие жильцы вселиться в брошенную Наташей квартиру. Когда же окно все-таки предстало в ранних зимних сумерках освещенным, я с необычайной легкостью движений соскочил с аллеи, в быстро, словно это был злой фокус, сгущающейся темноте, по мокрому снегу, неприятно чавкающему под ногами, устремился
Я и впрямь побежал. В будке царил мрак, никакого охранника не было. Надя открыла мне дверь и, издав возглас удивления, отступила в слабо освещенную глубь помещения. Как ни странно, комнате ничто не предшествовало, она начиналась сразу за порогом. По-прежнему ни звука не проникало сюда с улицы.
– А я думала, это они... Как, садовая голова, ты здесь оказался?
– Я должен спрашивать... Мне следует спросить тебя...
– Я не договорил, не осекся, впрочем, а как-то угас.
Тревожно озираясь, я ступил в комнату, еще дальше оттесняя Надю в тихий полумрак. Лишь настольная зеленая лампа испускала лучи, создавая то самое освещенное окно, которым я не раз тайно любовался, стоя у ограды под деревом. Я чувствовал, что превращаюсь в какое-то тусклое существо, медленное, ползучее, хитро затаившее способность к вредному и даже опасному расширению.
– Ты одна?
– Одна.
– Так что же ты здесь делаешь?
– Я? Я пишу отчет.
– Какой отчет?
– Я теперь работаю у Наташи, - ответила Надя, следовавшая за мной по пятам.
Я остановился посреди комнаты и уставился на женщину, замершую в шаге от меня. Она выглядела неплохо, довольно свежо, была опрятно одета и очень гладко причесана, отчего представлялась мне скромной провинциальной девушкой, получившей должность горничной в столичном отеле. Поскольку я слишком явно томился в ожидании дополнительных разъяснений, она заговорила снова.
– Не понимаешь? Мне надоело якшаться, столько пустого люда кругом, чего мне с ним возиться? Говорю как на духу... только не думай, что потом я опомнюсь, буду расшаркиваться и просить прощения!.. Первый и последний раз говорю тебе, - уже не стеснялась и не робела моя недавняя возлюбленная, - надоела мне твоя болтовня, надоели запугивания и посулы Флорькина. Вы как тени на большом экране, но сколько же можно смотреть одно и то же кино! Я подумала на фоне ваших странных похождений, взбрыков и сомнительных заявлений, подумала, и это действительно было похоже на раздумья, хотя я еще лишь кое-что предположила... Что-то смутное стало вырисовываться. Нет, я выражусь покрепче. Опамятовалась я вдруг, понимаешь, вошла в разум. Бог мой!
– Надя подбоченилась.
– Да ведь женщины мудры, а мужчины - как дети и только путаются у женщин под ногами, мешают жить. Осенило меня, ей-богу, от души! Что если, подумала я, меня долгие годы просто обманывали, водили за нос? И те люди, Наташа и прочие, которыми вы в меня прямо как жупелом тычете, может быть, не так страшны и неприступны, как вы малюете. А ну как есть смысл переговорить с ними напрямую, опосредованно?
– То есть непосредственно... или я все еще чего-то не понимаю?
– пробормотал я.
– В худшем случае - всего лишь разведать, разнюхать. Если имеется реальная опасность, уяснить ее объем.
– А если по-настоящему критическая ситуация?
– Урезонить. Или пусть они урезонят.
– Но разве не возможен и лучший исход...
– Как раз это я и подумала!
– перебила вдова с торжеством.
– Кто сказал, что невозможна развязка, о которой не сразу решишься и помечтать? Разве не может быть так, что я добьюсь отличных результатов? Я пошла в музей и все им изложила. Ты внимательно слушаешь?
– Ты даже представить себе не можешь, насколько внимательно.
– А они, они-то! Буквально развесили уши...
– Врешь!
– Слушали меня, затаив дыхание. И как Флорькин точит зуб на них, и как ты любишь Наташу и мечтаешь жить с ней, и как меня обманывал в свое время Петя, подло зарясь на супружескую неверность, и как потом стали обманывать все кому не лень, уверяя в своей безграничной любви и преданности, - все я им рассказала без утайки. Они ни разу не перебили меня, не пропустили ни одного моего слова.
Я, с трудом подбирая слова, забываясь, уклоняясь в отупение, в размышления ни о чем, произнес:
– Я тоже слушаю, я тоже затаил дыхание... И мне кажется... мне представляется так... что я впадаю в детство... из-за тебя, по твоей вине, и могло ли быть иначе, если какая-то эйфория... А о чем она? в чем ее суть?.. Просто ребячий восторг оттого, что развесил уши и что это неисправимо...
– Никто и никогда так долго, так терпеливо не слушал меня. Это дорогого стоит! И как великолепно, как просто и вместе с тем изящно был подан мне носовой платок...
– Для чего?
– воскликнул я с внезапной строгостью.
– Чтобы я утерла выступившие на глазах слезы! Оставьте его себе, сохраните на память, сказали они, видя, что я не спешу расстаться с этой вещью, тотчас же показавшейся мне драгоценной, музейной. Реликтом показался платок... Они не расчувствовались, нет, и не спустились ради меня с облаков на землю, но сочли мое пребывание у них уместным и, назвав меня субъектом, объявили, что я как таковой могу влиться в тамошний штат.
– Каким же это субъектом они тебя назвали?
– снова прервал я Надин рассказ.
– Да просто в контексте прозвучало...
– Субъектом права?
– А что это ты так заинтересовался? Я тебе скажу вот что. Может быть. Очень может быть, что и субъектом права. Так можно выразиться.
– Об этом ты пишешь в своем отчете? Но нет, не то...
– спохватился я.
– Ты просто продолжай. Я немножко нервничаю, ты не обращай внимания...
– Я упивалась.
– Это была эйфория!
– Да, это были именно отличные результаты. Это был успех. Вместо опасности, подвохов, ловушек - широчайшие перспективы. Они терпеливо втолковывали мне, что от меня требуется. Побольше сноровки, чем у глупых и нерасторопных старушек, которые в том музее окопались, справно писать разные бумаги, документы и прочее, не разводить беспорядок и не плодить мусор на рабочем месте, пошире улыбаться посетителям, служа как бы прологом к тем шикарным картинам, на которые они пришли взглянуть. Круг обязанностей получался не мал, но и не сложен, не так уж полярно противоположен тому, как бы я хотела провести отпущенное мне на жизнь время. Главное!
– Слушаю, Наденька, слушаю.
– Всегда быть на подхвате, вообще быть в фундаменте, на котором держится все их здание, возведенный ими храм искусств. Им нужен верный человек, надежный товарищ, вот как они сказали, положив на меня глаз, выбрав меня. Библиотеку я бросила как осточертевшую. У меня и сию минуту срочная работа, они меня здесь усадили, скоро придут, и я отчитаюсь, а ты не мешал бы лучше, выползень...
– Какая же ты дурочка!
– Я медленно поднял и вытянул перед собой руку, нацелил указательный палец на зеленую лампу и громко спросил: - А ничего, что под стол, за которым ты так удобно расположилась, лез Петя, умирая?