Иномирянка для министра
Шрифт:
– Почему не знаешь?! – я стукнула платья. – Почему никто ничего не знает?! Почему он ничего не рассказывает?!
– С жёнами не принято говорить о службе. Но вы несправедливы: хозяин говорил с вами о делах.
– Я хочу знать, что с ним происходит, – я старалась успокоиться, подавить страх и возмущение. – Хочу быть рядом!
– Дело жён – дом…
– Хочу иметь право приехать к нему и узнать, что с ним, – слёзы звенели в голосе, наворачивались на глаза.
–
– Но это не значит, что после этого я смогу в любое время поехать к нему в министерство.
До дрожи, до трепета в груди я хотела услышать опровержение моих слов, но Саранда, помолчав, согласилась:
– Пожалуй, вы правы.
Я оглядела вереницу платьев. Какой смысл выбирать подходящее, если я никогда не выйду из дома? С тем же успехом можно продолжать ходить в халате, как сейчас. И только воспоминание о восхищённом взгляде Раввера, когда он увидел меня в белом платье основательницы, удержало меня в гардеробной.
А затем я снова подумала о том, что из-за проклятия наши отношения обречены, и все мои переживания бессмысленны. Я должна меньше думать о Раввере, иначе расставание окажется страшнее смерти.
Браслет резко потеплел. Снова его накрыло тьмой, фигурки дёрнулись. Чернота впиталась, возвращая браслету прежний вид и температуру.
Я взглянула на Саранду: она смотрела на браслет, явно тоже не понимая, что происходит у Раввера.
Ожидание стало ещё тягостнее.
***
Магия клокотала в груди. Вместе с покачиванием кэба это создавало странное ощущение, что внутри меня ползает и перекатывается огромная змея. Родовая магия любила отнимать жизнь, напитывалась ею и будто оживала. Возможно, из-за этого ощущения, что сила обретает свою волю, наш род редко использовал убивающие заклятия.
Сидевший напротив Лавентин мечтательно обнимал кувшин. Внутри него поскрипывал и позвякивал наш импровизированный компас, который может приведёт к преступникам, а может и нет. Но если точно укажет их положение, мне снова придётся убивать и кормить свою голодную жадную силу.
Шторы на окошках дёргались, впуская внутрь полосы света. Те падали на лохматые волосы Лавентина, мерцали золотыми искрами в его светлых зеленоватых глазах.
Тянуло поговорить о сложившейся ситуации. Поговорить серьёзно, с кем-нибудь так же высоко ценящим принадлежность к длорам, как я. С тем, кто будет рассматривать не с научной, а с политической точки зрения открытый нами ужасный факт, что магию рода можно украсть, передать чужаку, не длору.
Расследование убийства Какики дало такие неожиданные результаты, что волосы вставали дыбом: не просто уничтожение главы рода, а покушение на всё наше общество, на право длоров на магию…
Как бы я хотел оказаться сейчас в императорском дворце и обсудить это всё, но я должен скорее уничтожить похитителей магии и их опасные знания, чтобы никто не смог повторить их страшный опыт. Из-за них мы и так лишились уже двух магических родов: Какики и Индели уже этим утром, когда шли по следу. Какой самонадеянной была моя уверенность, что мы в безопасности и просто гоним затравленного зверя.
Виски заломило, я подавил желание растереть их.
Лавентин думал о своём, и его взгляд сохранял кристальную чистоту и невинность. И это после всего, что он сегодня видел во время сражения с частью преступников. Вот уж у кого со сном проблем не будет.
Вспомнилась его химера. Перед уходом, проверив её магическое воздействие, я убедился, что это она усыпила меня и сберегла сон. Я смотрел на Лавентина, и всё больше казалось, что его научная увлечённость с оттенком безумия, его часто декларируемая неспособность понимать сложности людей – маска.
Ему было десять, когда он подарил химеру. Вручил как замену моему согру, но вложил в неё способность отгонять кошмары. Ему хватило двух дней, когда мы с дядей Веронием гостили в их загородном доме, чтобы заметить мои проблемы со сном. Ведь хватило ума очень деликатно, незаметно предложить помощь. И не спросить о результате. Слишком чутко для того, кто якобы не понимает людей.
Как жаль, что я побоялся оживить химеру, а потом забыл об этом подарке. Сколько ночей сна она могла бы мне подарить… И как хорошо, что Лена её нашла.
Лавентин вздохнул о чём-то своём. И я вдруг испытал острую, щемящую сердце благодарность за то, что он не укорил меня за убийства во время задержания похитителей магии, будто не заметил, что я сделал. Иногда это так удобно – не понимать очевидного, не видеть.
Жаль, с ним нельзя поговорить об угрозе длорам как с длором, а не как с учёным, восторженно относящимся ко всему новому и необычному.
Я осторожно сжал браслет – символ власти над магией рода, которая сейчас так резво шевелилась внутри и жаждала убивать. Но мне больше нравилось думать, что она рвётся защищать то, что мне дорого – мой несовершенный, но такой привычный мир.
Ещё одно сражение ради Алверии ждёт впереди. Даже больше, чем ради страны: за всё наше общество.
***
Даже к вечеру известий от Раввера не появилось. Лишь вспышки тепла и черноты на браслете говорили о том, что сегодня его работа выходила за привычное мне понимание функций министра внутренних дел.
Перебравшись на чердак, я в ожидании возвращения Раввера смотрела на горизонт со спрятавшейся за ним столицей, на сад, на охранявших дом патрульных.
Страшно было подумать, что Раввер не вернётся. Но и не бояться этого невозможно. Я не выпускала из руки браслет, гладила трещину, и казалось, она потихоньку расширяется. Возможно, это мерещилось от волнения, а может с Раввером действительно что-то не так.
Этот волшебный мир оказался вовсе не прекрасным, а тревожным, полным интриг и опасностей. Сердце болело, в груди всё стыло, и до крика хотелось, чтобы Раввер наконец вернулся.