Инсталляция
Шрифт:
— Вставай, вставай.
Гаврил недоумённо повиновался.
— Чего встал как три тополя на Плющихе? Руки за спину. Всему тебя, что ли, учить?
Гаврил развернулся, и на его сведённых на пояснице руках клацнули наручники. Пока бомж отходил от такого резкого поворота, его уже вели по бесконечным, чуть притихшим коридорам. Вся активность теплилась сейчас в допросных и «обезьянниках». Капитан потащил его на третий этаж, но, поплутав там, поднялся на четвёртый.
— Не знаю, чего Пруха нашёл в тебе… — проворчал он на лестнице.
Приютить Гаврила согласился сухощавый лейтенантик
— Ссыкло ты, Ольхович, — покачал головой правоохранительный орган, посмотрел на Гаврила и удалился. Ольхович проводил его сложным взглядом, затем прочистил горло.
— Стула нет, но те коробки вроде крепкие. Да, у входа, с бумагой. И чтоб звука от тебя не было, понял?
Лейтенантик нудно заполнял кипу бланков, изредка отвечая кому-то по мобильнику и принимая новые бланки от набегающих сержантов-лейтенантов. Курьеры косились на Гаврила, без особых, впрочем, эмоций, и быстро начали воспринимать его как мебель. Что-то около вечности спустя вернулся старый друг капитан, потянул в очередной кабинет, уже пустой, задал те же вопросы про «Волхвов» и, сняв наручники, оставил взаперти. Помариновав там, засадил в изолятор, поинтересовавшись напоследок, чего же Гаврил забыл на «Волхвах». Из изолятора бомжа выдрали на удивление скоро, помотали по коридорам и, не найдя свободного места, оставили прямо там, на жёсткой лавочке, почему-то не поинтересовавшись, что же его, м-мать, так потянуло на «Волхвы». Про наручники за спиной не забыли. Гаврил обрадовался было приоткрывшимся перспективам, но сник под бдительным оком видеокамеры. Да и сотрудники шастали туда-сюда, поглядывая на него, как на отличный повод спустить пар.
Растёкшись к стене, бомж ощущал себя овощем, которого откровенно достали пересаживать из горшка в горшок. Голова гудела, уплывала, кружилась. Хотелось домой, а лучше помереть на месте. Что ж им так сдались эти драные «Волхвы»… Хотя, дурацкий вопрос.
— Скажи, Гаврила… — подсел капитан с отеческой улыбкой, которая как-то тонула в его измученном лице.
— «Волхвы»? — подтянул себя, почти сползшего на пол, бомж.
— «Волхвы», «Волхвы», — закивал капитан. Достав из нагрудного кармана пачку сигарет, вытянул пару и предложил одну Гаврилу. Тот с удовольствием принял, отправив её в стратегический запас.
— Зря я туда попёрся…
— Правда? Почему?
— Дурацкая перестрелка…
— Что-то знаешь о ней?
— Если бы! Догнал бы машину до следующей станции. Эх, слишком много «бы» для того, кто зависает с голубыми кительками…
— Интересный ты парень, Гаврила, — сказал капитан, прикуривая от зажигалки. — Жаль, мы не встретились при иных обстоятельствах. Мало у нас на тебя времени… да и пространства. Знаешь, где бумажки заполнять перед уходом?
— Лично у вас я впервые, начальник, — просиял бомж.
Бумажки заполняли на первом этаже, в задыхающейся от пыли комнате вещдоков. Если б не форма на человеке за стойкой да затолканные куда-нибудь подальше от глаз наркотики, она бы сошла за склад разоряющейся курьерской службы. Гаврил строчка
И вот, предъявив заполненный бланк вахтёру у турникета, бомж хлебнул долгожданного воздуха улицы. Стояла обычная для города светловатая темень, когда даже нависшая над крышами туча видна до последней прожилки. На крыльце он топтался не один — ещё какой-то товарищ в драной куртке шумно хлопал себя по карманам в поисках, очевидно, сигарет.
— Который час, уважаемый? — подошёл к нему Гаврил.
— Девятый, — буркнул, достав телефон, куряка.
— Благодарствую.
Хотя спешить уже, скорее всего, было некуда, плюнуть на всё и идти своей дорогой не получалось. Он вышел из-под козырька, задрал голову — снегопад вдалеке сверкал неоном, слюдой и фальшивым золотом — глянул вниз, на сплошной каменный забор, отделявший УВД от остального мира, и зашагал через подпёртую кирпичами дверь на проспект. Вокруг ни патрулей, ни случайных прохожих. Весь Чернокаменск сидит по домам да поздним работам, а он плетётся по заснеженной улице в ближайшую станцию метро.
Блокпост у входа демонтировали, однако внизу, под полупустыми сводами, нет-нет да мелькали граждане в синих фуражках. На «Долгие вязы» бомж прикатил, проклевав носом в вагоне, и без окололичностей пустился в туалет. Наконец-то… Кафель за тугой дверью оказался куда замызганней, чем на «Волхвах», да и сквозь хлорку отчётливо пробивалось несвежее.
— Драсти, — бросил Гаврил сантехнику, единственной живой душе в этом храме очищения, который, скрючившись на коленях перед писсуаром, ворочал неподатливые трубы.
Служитель метро бахнул газовым ключом об пол, улыбнулся вошедшему через плечо:
— Вежливость — дело хорошее.
…и продолжил свой самоотверженный труд. Сразу видно — наш человек, хмыкнул Гаврил, присев рядом на корточки.
— Есть чего от Никитишны?
— Но без пунктуальности… вежливость… не дело, — прокряхтел сантехник, работая ключом. — Уф.
— Моё опоздание носит пузо и синюю форму.
— Знаю, — вгляделся он Гаврилу в глаза. Труба под ухватистыми руками жалобно пискнула. — Как выйдешь, тебе прямо и немного направо.
— Замечательно!
Итак, товар перепрятали. Помотают сейчас от одного знающего человека к другому — дело обычное, тем более, когда вокруг шныряет полиция. Гаврил выскользнул из туалета; шаги его тихим эхом расползлись по выскобленным до блеска каменным коридорам. Достойная всё-таки пенсия у этих древних штолен…
Пройдя весь путь по указке сантехника, он упёрся в тупик. Не в дверь, не в перегородку — самую что ни на есть стену, проход к которой почему-то не запечатали. Четыре секунды растерянности, и от осознания, куда его послали на самом деле, бомж изверг сочный оборот и помчался обратно.