Интерконтинентальный мост
Шрифт:
А что же здесь получилось? Соединился ли опыт романиста, человека, воссоздававшего мир силой своего воображения, с обыденной зоркостью охотника, человека, подмечающего и запоминающего мельчайшие детали окружающего и происходящего?
Теин шел от события к событию, от человека к человеку. Сегодня бы описать приезд гостей, попытаться, несмотря на свое неопределенное настроение, перенести на бумагу радость людей, встретившихся после разлуки, но почему-то душа не лежит… Может быть, возраст? Когда-то должны устать и отказать те участки мозга, которые обеспечивают творческий потенциал художника. Правда, в истории десятки примеров того, как гениальные
Спать совершенно не хотелось. Можно, конечно, пойти в спальню и включить стимулятор сна, но и этого почему-то не хотелось делать. Иван Теин никогда не обращался к этому аппарату, предпочитая жить в естественном ритме. Даже в молодости, когда ему приходилось много путешествовать и часто в течение суток переноситься за многие десятки часовых поясов, для восстановления нормального ритма сна он ничем искусственным не пользовался.
Стараясь не разбудить жену, Иван Теин осторожно выбрался из дому и окунулся в прохладу летней уэленской ночи.
Перейдя на набережную, он зашагал по мягкой траве к востоку, пересек мостик, переброшенный через тундровый поток. Он шел быстро, поднимаясь на сопку. Он догадался захватить лазерный фонарик, который время от времени включал, чтобы осветить дорогу. Она вела вверх, через каменные осыпи, сухие ложбины исчезнувших на лето ручьев. Иногда Иван Теин спотыкался, едва не падал, но обратно не поворачивал. Он знал, что наверху начнется мягкая тундра, и до самого старого Уэленского маяка пойдет ровная дорога.
Памятник мелькнул бронзовой надписью — АТЫК. Это была почти бесформенная глыба белого мрамора, привезенная из бухты Секлюк, где этого камня были целые горы. На памятнике больше ничего не было написано. И всем было понятно, что под этим камнем похоронен человек, который украсил своей жизнью историю народов Берингова пролива.
Иван Теин медленно подошел к памятнику и выключил фонарик. Белый камень чуть светился в темноте: то ли сам фосфоресцировал, то ли только казалось, что светится. До конца прошлого века на могиле великого певца не было никакого памятника, и возникли даже затруднения, когда надо было найти место его действительного захоронения. Непонятно было, что за люди тогда жили, то ли неинтересен им был их великий предок, то ли еще что-то. Чуть поодаль, под серым камнем, привезенным, из его родного Наукана, лежал прах другого великого певца Берингова пролива — Нутетеина.
А завтра, или уже сегодня, Ивану Теину надо будет выйти у Священных камней и исполнить песню-танец. По традиции Теин и его сверстники принимали участие в основном в старинных групповых танцах, таких, как «Встреча» или «Танец радости». Это были общие танцы, в которых участвовал каждый желающий. Но зачинателями их всегда выступали старики.
Джеймс Мылрок будет ждать от него другого танца. Того, что не сказано было словами и, быть может, не требовало словесного выражения.
Он вдруг вспомнил ощущение неуверенности при взгляде на свою рукопись, белой стопкой лежавшую на письменном столе, чувство неуверенности в том, что уже сделано, сомнения в правильности избранного способа выражения действительности, которая питает любое художественное творчество, будь это древняя песня-танец, рисунок первобытного художника на скалистых берегах чукотской речки Пегтимель или живописное полотно. Интересно, есть ли художники или писатели, коим неведомо чувство нерешительности и робости, кто абсолютно уверен в том, что делает?
Дорога к обрывистому берегу над Уэленом, где стоял давно ставший тоже памятником старый маяк, была долгой, потому что Иван Теин больше не зажигал фонаря и осторожно ступал по усохшей, упругой, покрытой травой и ягодами тундре. Земля ответно пружинила под ногами, словно живое существо, отзываясь на прикосновение.
Над обрывом чуть посветлело. Даже не посветлело, а вдруг издали стал виден сам обрыв на фоне едва заметно светлеющего неба.
А когда Иван Теин подошел к старому маяку и в усталости присел на серые доски чуть покосившейся завалинки, красная полоска над морем уже отчетливо обозначилась, пригасив утренние звезды.
Внизу дышало море. Северный ветер, еще вчера беспокоивший Теина, похоже, к утру совсем утих. Покорный ветру прибой нежно и осторожно лизал гальку Уэленской косы и с легким, убаюкивающим шуршанием уходил от берега за новой силой.
Если кое-где в новом Уэлене светились окна, то старый лежал в полной, густой тишине и темноте, накрытый звездным ночным небом.
Если спуститься отсюда прямо вниз по крутому каменистому спуску, можно оказаться как раз у Священных камней. Но спускаться еще рано: нет песни, нет слов и нет мелодии, звенящей в душе. Как сказать человеку о своих чувствах? А он ждет и будет ждать… Но не шли слова, не шла мелодия… Как же это? Может быть, и впрямь истощилась у него творческая сила, как истощается с возрастом мужская сила? Может быть, они и впрямь так тесно связаны, как об этом многократно говорилось в книгах о сущности творческого начала?
Светлело довольно быстро. Красная заря зажглась над морем. Такое впечатление, будто где-то за островами в проливе, чуть северо-восточнее мыса Принца Уэльского пылал огромный пожар или боги возжигали невиданного жара костер.
Вот уже можно различить и яранги Уэлена.
Они как бы расправлялись ото сна, поднимались над галечной косой. Но еще тихо, и лишь светились угли в догоревших кострах и плескалась вода мелкого прибоя.
Когда первый луч солнца ударил в старый маяк, Иван Теин быстро спустился по крутой тропе прямо вниз к Священным камням. Он уже решил, какой танец-песню он исполнит перед своим другом Джеймсом Мылроком.
Он прошел из конца в конец старый Уэлен, осторожно ступая по главной и единственной улице древнего селения: люди еще спали, он не хотел их будить — впереди предстоял долгий и трудный день.
Остановившись возле своей яранги, постоял и, круто повернувшись, поспешил в свой служебный кабинет на другом берегу лагуны.
Петр-Амая слышал; кто-то остановился за стеной яранги, и почувствовал, как в его объятиях сжалась Френсис.
— Чего ты испугалась?
Шаги стали удаляться.
— Ну вот, он уходит…
— Кто это мог быть? — прошептала Френсис.
— Дух-охранитель.
— А чего же он ходит? Он должен быть здесь, в пологе, за левым столбом, подпирающим верх мехового полога.
— Встань и посмотри, может это он ушел?
— Нет, посмотри ты.
Френсис крепче прижалась к Петру-Амае. Она-то знала, кого боится. Вчера среди толпы померещился Перси. Он должен быть здесь, среди журналистов, и вполне возможно, что это он и был. Кто может предсказать поведение этого безумца? После того, что произошло, Френсис вспомнила давние рассказы Адама Майны о шаманских традициях в семье Мылроков. Будто и талант певцов-импровизаторов был тесно связан с их сверхъестественными способностями… Может, у Перси есть шаманская сила?