Интервью номер один
Шрифт:
От тех времен в моем архиве сохранились только стихи Ахмадулиной, выдранные наспех из какого-то журнала и подписанные ею. Но осталось восхищение величием подлинного гения и желание новой встречи.
Зимний вечер в Комарово
Ахмадулина, по обыкновению проводившая несколько зимних месяцев в Доме творчества композиторов на берегу Финского залива, была намечена в «жертвы» для новой передачи телеканала РТР и взята врасплох. Это было в девяносто втором году.
Заснеженное Комарово – предместье только что переименованного в Санкт-Петербург города, маленький домик на берегу залива. В одной комнате – горы аппаратуры и вся съемочная группа у монитора, в другой – я и поэтесса в черном свитере, отделанном цветами и бисером.
– Говорят,
Д. 25 –29Когда я вижу Ваше милое, уже давно мне известное лицо, мне не хочется никакого лукавства. Похвалиться, что я очень хорошо сейчас работаю, я бы не могла. Я живу в Доме творчества композиторов. И, может быть, именно это, выдуманное мною соседство с музыкой, как-то действует… Блеснуть пока я ничем не могу. Но, все-таки, как-то что-то происходит в человеке…
– Если Вам захочется шумного общества – где Вы его здесь ищете?
– Да, по правде говоря, давненько не хотелось.
– Вы производите на меня впечатление человека, который думает в основном о работе. Можно даже сказать, только о работе. А Вам случается веселиться? Иногда?
– О, да! Я страшно люблю! Я ужасно люблю веселиться и смеяться, мне кажется, я даже умею смешить иногда. То есть, может быть, не всегда это выходит… Может быть, я сейчас не сумею этого доказать вам …
Божественная Белла
От великого до смешного и обратно был один шаг. Вот штрихи. «Ребята, спасибо вам большое за грим и прическу, Борис (муж Ахмадулиной, художник Борис Мессерер) будет в восторге! Он говорит, что у меня никогда не хватает фантазии, чтобы причесаться сзади!» А еще она непрерывно курила, даже во время записи, и, когда под рукой не оказалось пепельницы, приспособила для пепла ящик письменного стола! А чего стоит рассказ одной моей знакомой, ведущей серьезного политического телешоу! Ахмадулина, приглашенная на одну из таких программ, явилась в «Останкино» за пять минут до эфира, раскрыла чемодан, наполненный золотыми туфлями и попросила ведущую помочь ей выбрать лучшую пару для этой съемки! Поистине великая женщина! «Божественная Белла»! Так мы и назвали свой опус, прозрачно намекнув на свою тогдашнюю начальницу Беллу Куркову, какое-то время игравшую роль доброй музы телетандема Грушевского и Морозова.
– То, что сейчас происходит в нашей жизни, все те кошмары, те ужасы, о которых много говорят, пишут – они, может быть, помогают Вам в работе? Может быть, на что-то вдохновляют? Или же мешают?
– Видите ли… Вы принимайте мою улыбку, как изъявление моей совершенной симпатии к Вам – и к Вам лично, и к молодым людям вообще… Я ведь просто только сейчас заметила, как я устала. Эти ужасы – они как-то дважды происходят. С одной стороны – это бедствия людей, их несчастное положение. И я не могу этого не знать, не могу этого не чувствовать. Я не была так содеяна на белом свете, чтобы совершенно этого не замечать. Но ведь, все-таки, главные ужасы – ужасы былого, которые перечислены теперь в печати, и которые стали несчастьем для многих людей, которые не знали этого прежде…
Но для меня хуже всего те, кто говорит, что прежде было лучше. Все-таки, я помню много больше. И те, которые говорят, что было лучше – они для меня предмет моих горестных размышлений. Потому что эти люди думают, что было лучше, потому что у них было поесть, а другие в это время гибли в лагерях… Знаете ли, это самое тяжелое, самое плохое из моих теперешних впечатлений.
Д. 35
Если я ничего не путаю, эта съемка происходила 1 марта. Коренные ленинградцы знают, что это такое. Лучшее время для съемок настоящей зимы. Хрустящий снег, морозец, прозрачный воздух. И пронзительные интонации Беллы Ахмадулиной. Читая эту главу, положите рядом с собой томик ее стихов. А я напомню вам видеоряд этой передачи: заснеженный залив, вода и небо слились в единое белоснежное пространство, похожее на чистый лист бумаги. И по нему уходит вдаль хрупкая фигурка
Солнце русской поэзии
– Для меня, как и для многих, Вы – величайший поэт современности. Но люди в последнее время читают до обидного мало стихов. Занимает ли Вас этот вопрос?
Д. 38–39
– Мне не кажется, что в связи со сложными переменами во времени я потеряла своих читателей. Может быть, их круг не так широк, но кто сказал, кто доказал, что круг читателей поэзии должен быть безмерно широк? Ведь это не так. Этого не должно быть. Я, вот… Когда Вы родились, уже тогда я выступала вместе с другими поэтами, которые были более известны, чем я… Знаменитое время, шестидесятые годы… Лужники, Политехнический музей….Но так ли это важно? Ведь люди тогда устремлялись, много было слушателей. Только потом, пройдут годы, и я пойму, что они не поэтическое слово приходили слушать – они ждали от поэтов какого-то быстрого ответа на то, что их мучает, на то, что их волнует. И у очень многих людей есть тоска по этому времени, по своей молодости, по своей какой-то возвышенности, романтической устремленности.
Знаете ли, у меня не было так много почитателей, чтобы я чувствовала себя пошляком или каким-то расхожим … Просто мне было достаточно. Понимаете? Это какой-то определенный круг, он есть. При том, что трудно купить книжки, даже невозможно подчас… они меня не покинули, не променяли. Это круг, для меня достаточный. То есть, это не так много, чтобы я думала, что это нужно всем, но достаточно для того, чтобы я не чувствовала себя одинокой.
О чем стрекочет камера
Мы всегда любили выезжать на залив. Сухое вино, северное солнце, запах шашлыка и плеск воды. Ощущение близости моря радует и успокаивает измотанные телевизионные нервы. Для творчества – идеальная атмосфера. По-моему, я только сейчас начинаю понимать, что искала поэтесса в здешних местах. И еще, мне кажется, что наши редкие визиты в уединенный домик на заливе развлекали Ахмадулину. А она развлекала нас. Вот пример нашего диалога за кадром:
Ф.116
О н а: «Мне с вами очень нравится. Так тихо, уютно. Мы сидим, пьем чай, камера стрекочет…»
Я: «У нас камера не стрекочет!»
О п е р а т о р (мрачно): «У нее – застрекочет!»
Немного политики
– Еще вот меня спросили про национальные чувства. Я всегда это очень близко к сердцу беру и к уму. Для всех нас это такая огненная рана была – Прибалтика, не правда ли? То есть, мы ездили туда в молодости. И мы обожали это место земли. Но … я не могу, не могу не ликовать от созерцания вновь обретенной независимости, понимаете? У меня в глазах может стоять печаль, но я все равно не могу не ликовать. Я думала, что не доживу до этого. Я понимаю, что будет очень много проблем, я понимаю, что там живет очень много людей другой национальности, но все равно… И еще одно. Для меня это важно. Грузия… Я там провела столько времени. Когда мои стихи не выходили в Москве, они выходили в Грузии. Я видела, как грузинская речь попиралась властью, которую принимали за власть «русского языка». Но ведь это неправда. Это же, какая-то советизация грузинская происходила. Как и с Прибалтикой в самом трагическом смысле. Это не русские, это не есть русский язык, это попирание совсем другим. И в этом смысле, может быть, кто-то вспомнит и сжалится над Россией. Понимаете? Ведь она первой жертвой стала всего этого. Всего этого страха, всей этой страшной трагедии, которой, может быть, и равных нет в истории. Ведь, все-таки, началось с России, а уж дальше потом пошло. Я всегда это переживала, но понимала, что не Россия же в этом виновата.
– Знаю, что долгое время Вы считались невыездной. Когда ситуация стала к Вам более благосклонной, что помешало Вам принять решение уехать навсегда?
– Мне это никогда в голову не приходило. У меня были близкие друзья, которые были доведены до этого, а я нет. Я не знаю, по каким причинам, собственно. Может быть, меня отчасти защищал кто-то, я не знаю, кто… Но я до этого не была доведена. Мне никто не грозил смертью, тюрьмой. Хотя, это было на грани, конечно.