Исчезнувший оазис
Шрифт:
— Покончим с этим.
Он зажмурился, ожидая пули. Вместо выстрела сверху зашелестела бумага, а потом ему что-то посыпалось на голову, застучало по лицу. Канунин открыл глаза. Над ним нависал бумажный пакет, из которого струей сыпались стальные подшипники размером с горошину.
— Что за…
Ему в копчик уперлось чье-то колено, голову еще больше запрокинули — и пальцы наемника клешнями обхватили лоб жертвы, стиснули виски.
— Мистер Гиргис приглашает вас с ним поужинать.
Еще одна пара рук разжала ему рот. Пакет приблизился к лицу, и подшипники посыпались прямо в глотку. Канунин брыкался и корчился, но вместо криков вырывалось лишь сдавленное бульканье, а руки убийц держали крепко. Вот рывки стали совсем слабыми и вскоре прекратились вовсе. Пакет опустел. Тело бросили на пол — в кровавой пене у рта блеснули несколько шариков. Сделав контрольный выстрел в висок, наемники убрались, даже не оглянувшись на девицу. Они уже мчались в предрассветном потоке машин, когда гостиницу сотряс ее безумный крик.
Ливийская пустыня, между Гильф-эль-Кебиром и Дахлой
Наши дни
Мало кто еще совершал великий переход от Куфры до Дахлы — тысяча четыреста километров через сплошные пески, — кроме этих сильных, суровых людей, гордых бедуинов Куфры, иначе сенусия, потомков племени Бану Салим. Как встарь, караваны верблюдов везли пальмовое масло, вышитую парчу, серебряную утварь и изделия кожевенников, а возвращались с финиками, сушеными тутовыми ягодами, сигаретами и кока-колой. Экономически такие путешествия не приносили выгоды, но дело было не в выгоде, а, скорее, в традиции — бедуины ходили путями предков и, как предки, старались выжить там, где не выживал больше никто, находить дорогу там, где любой заплутал бы. Пустыня была их домом, а кочевье — всей их жизнью. Даже если караваны не приносили дохода.
Однако же этот переход был тяжелым даже по меркам жестокой Сахары, где не бывает легких дорог. Начавшись от Куфры, караван обогнул юго-восточную оконечность плато Гильф-эль-Кебир и прошел через ущелье Эль-Акаба — прямой путь на восток до Великого песчаного моря, пересекать которое не отваживались даже бедуины. Этот отрезок маршрута они одолели без приключений.
Дальше, однако, случилось непредвиденное: артезианский колодец у восточного выхода из ущелья, в котором они, по обыкновению, наполняли бурдюки, пересох. Учитывая, что пройти предстояло еще триста километров, запасы воды оказались пугающе малы. Дальнейший путь обещал быть нелегким, но терпимым, поэтому дальше бедуины отправились без особенной тревоги. Однако за три дня до конца маршрута, северо-восточнее Дахлы, их настиг жестокий хамсин. Двое суток пришлось отсиживаться в укрытии, и за эти дни вода в бурдюках почти иссякла. Но вот ураган кончился, и можно было продолжать путь. Бедуины чуть ли не галопом погнали верблюдов между барханами с криками «хут, хут» и «ялла, ялла», стремясь покрыть оставшееся расстояние раньше, чем навалится жажда.
Они так старались поскорее добраться до оазиса, что наверняка пропустили бы мертвеца, не окажись он прямо у них на пути. Застывший истуканом труп высовывался по пояс из ближайшей дюны. Рот у него был разинут, одна рука вытянута в сторону, словно он звал на помощь.
Предводитель отряда семерых всадников, чьи головы были завернуты в покрывала по самые глаза для защиты от солнца, велел остановиться. Бедуины спешились и обступили мертвеца.
Тело определенно было мужским — оно отлично сохранилось в иссушающих объятиях пустыни. Кожа побурела, обветрилась и затвердела, как пергамент. Глаза ссохлись в орбитах и напоминали две черные изюмины.
— Наверное, его бурей вынесло, — произнес один бедуин набадави, кочевничьем варианте арабского. Голосу него был скрипучим и грубым, как сам песок.
По сигналу предводителя трое его соплеменников упали на колени и начали разгребать песок вокруг тела. Одежда и обувь на покойнике была истрепана и порвана, как если бы он проделал долгий и тяжкий путь; в руке зажат пустой термос без крышки с зазубренным ободком — словно несчастный в отчаянии грыз пластик, стараясь добраться до последней капли воды.
— Солдат, что ли? — с сомнением спросил кто-то из бедуинов. — С войны?
Предводитель тряхнул головой, наклонился и постучал по часам «Ролекс-эксплорер» на левом запястье мертвеца.
— Нет, он умер позже. Американец.
Это слово он употреблял не в конкретном, а в общем смысле, обозначая любого иностранца европейской внешности.
— А что он тут делает? — полюбопытствовал его товарищ.
Предводитель пожал плечами, перевернул тело вниз лицом и снял брезентовую планшетку с плеча трупа. В ней лежали карта, бумажник, две сигнальные ракеты, сухой паек на случай аварии и завязанный в узел носовой платок.
В платке обнаружился крошечный глиняный обелиск высотой не больше пальца. Бедуин пригляделся, повертел его в руках, разглядывая любопытный символ на каждой из четырех грубовато вылепленных граней — что-то вроде креста, из верхушки которого поднималась тонкая линия, похожая на сложенный пополам хлыст или хвост какого-то зверя. Предводителю кочевников символ ничего не сказал, поэтому он снова завернул фигурку в платок и отложил в сторону, переводя взгляд на бумажник. В нем обнаружился пропуск: на фотографии — молодой блондин с жутковатым шрамом под нижней губой. Прочесть надписи на пропуске никто из бедуинов не сумел, так что их глава вскоре отправил бумажник и все прочие предметы в сумку.
Похлопав покойника по карманам, он выудил компас и черную пластиковую кассету с отснятой фотопленкой. Все находки бедуин положил к остальным, затем снял с высохшей кисти часы, спрятал их в карман джеллабы и поднялся уходить.
— Поехали дальше, — сказал он спутникам, забрасывая сумку на плечо и возвращаясь к верблюдам.
— Разве мы его не похороним? — донеслось ему вслед.
— Пустыня похоронит, — ответил предводитель. — Надо спешить.
Шестеро бедуинов проследовали за ним к подножию дюны, оседлали верблюдов и ударили пятками в подрагивающие бока. Верблюды нехотя поднялись.
Последний всадник — тщедушный, сморщенный старик с изрытым оспинами лицом — повернулся в седле и проводил взглядом покойника: с каждым пройденным шагом тот становился все меньше, пока и вовсе не съежился вдали до размеров тусклого пятнышка на безликой песчаной равнине. Бедуин пошарил в складках джеллабы и вытащил мобильный телефон.
Убедившись, что никто не смотрит в его сторону, он корявым пальцем набрал номер. Сигнал не проходил. Выждав минуту-другую, всадник сдался и убрал телефон в карман.