Искры
Шрифт:
— Это старая история, — ответила Маро, — Однажды племя их зимовало в нашем селе. Гюли жила недалеко от нашего дома. Каждый день мы замечали, что одной курицы у нас не хватает. Отец думал, что кур наших крадет лиса. Однажды я села сторожить и вместо лисы появилась Гюли. Она тихонько вошла в сарай, поймала двух кур и хотела сбежать. В эту минуту я вышла из засады и схватила ее за волосы. Я повалила ее и хотела задушить, но Мхэ вырвал ее из моих рук. Вот с тех пор она и враждует со мной.
— Ты и сегодня бы ее задушила, если б я не подоспел. Но я эту историю о Гюли уже слышал от тебя.
— Слышишь, никому не рассказывай о сегодняшнем случае, — сказала она.
— А рана на твоей руке?
— Я скажу, что сама поранила.
— Хорошо.
— Ну пойдем.
Глава 31.
ПАЛОМНИКИ
Рана Маро оказалась не такой легкой, как ей казалось. Но она не обращала на нее внимание и целый день была занята приготовлениями к поездке. Я видел, как она одной рукой месила тесто для хлеба и для «назуков», и как старательно она приготовляла халву.
Старушка Хатун тоже суетилась. Она побежала к молочному торговцу купить свечки и ладан. Эти вещи она покупала на те деньги, которые сэкономила и припрятала для таких душеспасительных дел. Она старалась поскорее связать вторую пару носков, предназначенных для настоятеля монастыря, чтоб он в своих молитвах поминал бедную Хатун.
Все это делалось с благочестивым рвением и горячим вдохновением.
Только Маргарит, жена Асо, была грустна. Ей было тяжело, что Маро и Хатун поедут на торжество, а она останется дома. Отчего ее не отпускали? Разве у нее нет души? Разве она не хотела бы приложиться к святыням? Наконец, ведь и ей нужно бы хоть раз вырваться из хаты охотника и взглянуть на вольный божий мир. Маро живет вольной птицей, уходит куда вздумается, нет ей запрета, а Маргарит должна сидеть дома и это только потому, что Маро еще девица, а она уже замужняя женщина… Должно быть так думала Маргарит, хотя и не произносила ни одного слова протеста, кипевшего в глубине ее сердца.
И действительно, в армянской семье положение невестки иное, чем положение девушки. Девушка пользуется довольно широкой свободой. Она с кем угодно может говорить, она может бывать всюду — у соседей, в поле, конечно, в пределах скромности. Ее лицо не закрыто фатой, и язык не связан. Но с того дня, как она обручилась, она порывает все свои связи с внешним миром. Она становится собственностью мужчины. Ее мир замыкается стенами дома ее мужа. Уста ее закрываются. Она не сможет говорить ни с кем. Лицо ее покрывается густой фатой. Она никому не сможет показывать своего лица. Она живет лишь для своего мужа, как его святыня, скрытая от всех. Никто не может взглянуть на нее.
Именно в таком положении и была Маргарит.
Это положение должно было внушать ей чувство зависти к вольной жизни Маро и, даже, к жизни старой Хатун, которая уже прожила свой век и стала негодной для жизни. Юность и дряхлость были свободны от гнета семьи.
Накануне нашей поездки я пошел в конюшню к помощнику Мхэ — Ато и велел хорошенько накормить лошадей, когда еще воздух свеж, могли выехать. Когда я вернулся в свою комнату там было уже темно. Но против обыкновения, ко мне в этот вечер Маро не пришла с лампой. К моему удивлению, на этот раз лампу принесла Маргарит. Вместе с ней, держась за полу ее платья, вошла и маленькая Салби — старшая дочь Асо. У девочки было такое испуганное лицо, и она так крепко держалась за полу матери, точно кто-то собирался у нее отнять ее мать. У Маргарит лицо было покрыто густой красной фатой, которая спереди спускалась до груди, а сзади покрывала всю ее спину. Не подымая фаты, она молча поклонилась мне и поставила лампу на стол. Мне показалось, что она не хочет уходить, она задержалась и, видимо, что-то хотела сказать мне. Она стала у дверей, а маленькая Салби стала перед ней. Мать толкнула дочь в бок. Девочка подняла к ней свои блестящие глаза и спросила:
— Что сказать?
Мать нагнулась и что-то шепнула дочери на ухо.
— Скажи, блатец, ведь и я бедная…
Салби смутилась. Она успела позабыть половину фразы матери. Мать снова толкнула ее в бок и снова шепнула ей, чуть слышно:
— Дура, не так!
Девочка-переводчица громко повторила слова матери, относившиеся к ней.
— Дула, не так!
Мать рассердилась на свою переводчицу и еще сильнее толкнула ее в бок. Салби покачнулась и чуть было не упала.
— А как? — с досадой спросила она.
— Чертовка, хоть бы сдохла ты! Скажи: «Братец, все отправляются на богомолье, а я одна должна остаться, разве я не бедная?».
Салби передала:
— Чертовка, хоть бы сдохла ты…
Мать снова толкнула ее, и девочка, заплакав, выбежала из комнаты.
— Сестрица, я понял в чем дело, — сказал я ей.
Она неподвижно и молча ожидала, что скажу я дальше.
— Ты тоже хотела бы поехать с Маро на богомолье, не так ли?
Она утвердительно кивнула головой.
— А почему же Асо тебя не отправляет?
Она повела плечами — мол, не знаю.
— А ты хотела бы, чтоб я попросил Асо?
Она поклонилась — мол очень буду благодарна.
В эту минуту вошла Маро. Лице ее выражало удивление.
— Ты что тут делаешь? — спросила она у Маргарит. Невестка указала на лампу — мол, лампу принесла. — Маргарит тоже хочет поехать с нами, — сказал я. — Пусть поедет, тем лучше. Но что скажет Асо?
— Я его попрошу.
Маро обрадовалась, подошла к Маргарит, подняла ее фату и сказала:
— Перед кем ты закрываешь свое лицо? Почему ты с Фархатом не говоришь? Разве можно сестре не разговаривать с братом? Фархат и мне, и тебе — брат.
Маргарит скоро опять покрыла лицо фатой, однако, я успел увидеть ее лицо. Оно походило на цветок не видевший солнца и увядший в тени.
Маро снова попыталась открыть ее лицо, но Маргарит что-то шепнула ей и выбежала из комнаты. Маро смеялась.
— Что она тебе шепнула? — спросил я.
— Она говорит — «Разве не грешно говорить, что Фархат тебе брат?»
— А почему же грешно?
— Потому что, когда парень и девица становятся названными братом и сестрой, то они…
— Не венчаются.
— Да. В нашем селе один парень с девицей целовались, когда венчались, и назвались братом и сестрой. Потом родители хотели их поженить, но они не поженились, сказав, что это грех, хотя еще до сих пор они любят друг друга.
— Но ведь когда венчаются, тоже целуют Евангелие и крест.
— Да, но тогда они не становятся братом и сестрой.
— А чем же становятся?..
— Разве сам не знаешь чем?..
— Знаю. Ты змея Маро. Ты открыла лицо Маргарит, и она вероятно рассердилась.