Искры
Шрифт:
— Боже, этот дурак, видно, убил собаку, — сказала Маро и, захватив свет, выбежала вон.
Я тоже вышел. Действительно, собака неподвижно валялась во дворе. Мы с Маро при свете увидели, что голова собаки совершенно размозжена ударом кнута с железным наконечником.
— Хоть сам бы околел, дуралей этакий, — говорила Маро. — Чего ради убил собаку-то бедную?
Мхэ, стоявший тут же у своей жертвы, ничего не ответил. Он пошел к воротам, отодвинул камень и, открыв ворота, ушел во тьму,
— Куда он ушел? — спросил я.
— Бог его знает. Раз он взял свою дубину и надел лапти, стало быть ему далеко идти. А то целый год ходит босиком. Обувь кажется ему лишней обузой.
— Но у него и сейчас не было обуви.
— Да ведь собака же съела! Запри-ка ворота, Фархат.
Я подошел к воротам. Камень, который Мхэ отодвинул в сторону одной ногой, как щепку, я пододвинул с великим трудом. Маро, увидя это, засмеялась.
— Ведь этак и я бы могла подвинуть камень.
— А ну, попробуй.
И действительно, Маро взяла да подняла камень с земли.
— Ты на самом деле сильная, Маро, потому-то Мхэ и любит тебя, что ты также сильна, как и он.
— Чтоб сгинул ты, окаянный! Я его больше не буду любить, — ответила она, взглянув на убитую собаку, огромный труп которой лежал во дворе.
Другие собаки подошли и лизали рану своего товарища. Словно хотели исцелить его.
Мы вошли в комнату.
— Маро, я знаю, куда ушел Мхэ.
— Куда?
— Не скажу. Боюсь как бы ты не проговорилась.
— Я же не ребенок.
Я рассказал ей все, что знал о цели путешествия Мхэ.
Лицо ее покрылось тенью, и она заговорила дрожащим сердитым голосом.
— Я этому верю. Он сделает. Он готов сделать все, что ему прикажет мой папа. Ах, папа!..
Она замолкла.
Через минуту она сказала:
— А ты знаешь, Фархат, что Мхэ убийца.
— Как?
Маро рассказала мне о том, что Мхэ не здешний, а из какой-то далекой-далекой страны, название которой она не помнит. У Мхэ была сестра, по его словам очень красивая. Сын помещика их села заглядывался на его сестру. Сестра сказала об этом Мхэ. Сын помещика был перс. Однажды, когда сестра Мхэ вышла в поле, сын «ага» поймал ее и мучил… Тут Мхэ налетел на него и ножом отрезал ему голову. А затем покинул родину и убежал сюда…
Я заметил, что Мхэ не виноват, т. к. и я бы так поступил, если бы кто-нибудь осмелился обесчестить мою сестру.
— А я сама бы убила такого нахала и не позволила бы, чтоб за меня вступился брат, — ответила Маро. — Но Мхэ и тут много чего натворил…
— Что именно?
— Не спрашивай, я не могу сказать. Отец велел никому об этом не говорить.
— И мне тоже?
— Да, и тебе.
Я ясно видел, что у Маро невозможно вырвать эту тайну, т. к, она была не из наивного десятка. Тогда я спросил:
— А почему твой отец держит у себя убийцу?
— Именно потому, что он убийца.
— А разве убивать хорошо?
— Дурных людей, конечно, хорошо.
— Почему же ты сердишься на Мхэ?
— А потому, что он убил собаку.
— Разве собака лучше человека?
— Многих людей, дурных, конечно, как например курды. Собака охраняет наш дом, а курды разоряют его.
«Точь в точь отец», — подумал я.
— Ты знаешь, какие воры эти курды? У них даже дети воры. Как только вылезут из колыбели, тотчас начинают воровать. В прошлом году каждый день у нас пропадала по одному цыпленку. Из двенадцати осталось всего три цыпленка. «Кто их крадет?» — спрашивала я. Отец уверял, что их уносит ястреб. Мхэ говорил, что лисица. Я заделала все щели, чтоб лиса не могла бы проникнуть во двор. Одну только щелку оставила, чтоб если пройдет, поймать ее. Сидела ночами и сторожила — но никакой лисы не увидала. Днем не только ястреб, но и ворон не пролетал над нашим домом. «Кто же уносит наших цыплят?» — опять спрашивала я. Однажды, смотрю, Гюли, дочь курда, нашего соседа, тихонько вошла в сарай и стала звать цыплят. Цыплята, привыкшие к ее голосу, тотчас сбежались. Она стала кормить их зерном, и увела от дома, к обрыву. Видишь, какая хитрая? Я настигла ее, когда она сцапала цыпленка и хотела унести. «Чертовка, куда это ты несешь нашего цыпленка?» — крикнула я и схватила ее за волосы. Она хотела оцарапать мне лицо. Тогда я повалила ее наземь и стала душить, пока не явился Асо и не отнял ее из моих рук.
— А большая была она? — спросил я.
— На целый аршин выше меня ростом. И до сих пор еще она таит злобу и говорит, что когда-нибудь убьет меня. Несчастная! Нашла кого убивать! Орех не для ее зубов!
Последние слова Маро произнесла с особой гордостью.
— Ведь все курды такие, — продолжала она. — Как только заметят, что ты боишься их, они тотчас садятся тебе на голову. А если разок покажешь силу, тогда они и не подойдут больше. С тех пор ни одна из наших кур не пропадала. Ну, я заговорила тебя! Может подумаешь: «Чего она тараторит, как трещотка!..».
— Нет, я этого не скажу. Ты хорошая девушка.
— В самом деле?
— Ей богу.
— Тогда дай ухо, я что-то тебе скажу.
Я приблизил ухо к ее лицу, она что-то прошептала, и я почувствовал, как ее горячие уста коснулись моего лица.
Глава 30.
КУРДИЯНКА И АРМЯНКА
Утром я проснулся очень рано.
Из окна я видел, как Маро доит коров. У нее рукава были засучены до самых локтей. Как прекрасны были эти полные круглые руки! Я жадно смотрел на них. Она была без передника, и через ворот рубашки видна была прекрасная грудь. На голову она надела платок, из-под которого выбились ее густые волосы, развеваемые утренним ветерком. Никогда Маро не казалась такой пленительной, как в это утро. В своей красной рубашке, которая доходила до самой земли, она представляла воплощение всей невинности пастушеского быта.
Она кончила доить и погнала коров к стаду.
Хатун была занята топкой «тонира». Жена Асо, невестка охотника, укрытая покрывалом, как привидение, ходила вокруг «тонира», исполняя поручения старухи Хатун. За все время моего пребывания у охотника мне ни разу не удалось увидеть ее лицо или услышать от нее хоть слово. Она ни с кем не разговаривала, за исключением Маро и своего мужа. С последним, однако, она могла говорить лишь с глазу на глаз, наедине, когда не было третьего лица.
Больше никого из домашних я не видел. Толька дети Асо толкались около матери, прося есть, а та била их по головам, приказывая ждать. Маро была права, подумал я, когда после отъезда отца сказала: «Мы опять остались одни».
И в самом деле. Охотник уехал к вождю езидов. Мхэ исчез, как черт. Асо с поля не возвращался домой. Он был занят своей работой. Старая Хатун после стряпни на кухне садилась в тени под навесом и пряла. Жена Асо не знала покоя от своих детей. Кто же оставался? — Я и Маро, у которых было довольно много свободного времени: сиди, болтай и смейся, сколько душе угодно!
Скоро Маро вернулась и подошла к моему окну. Она хотела узнать сплю я или уже встал. Увидя меня уже одетым, она вошла ко мне в комнату. Лицо ее было печально.