Искры
Шрифт:
— А знаешь, Фархат, когда я возвращалась через село, то из всех домов слышен был запах «назука», «гаты» и халвы. Все готовятся на богомолье.
— Куда?
— Разве ты не знаешь? Ведь сегодня четверг, завтра пятница, а послезавтра…
— Суббота.
— Ну да. А в субботу праздник св. богоматери. Весь Ахбак будет там, в монастыре…
— И весь Салмаст будет там, — добавил я.
И в самом деле, в этот день в монастырь богоматери стекалось огромное множество богомольцев из Салмаста и Ахбака.
Не знаю, почему, имя богоматери напомнило мне детство. Каждый год моя мать везла меня с сестрами туда, на богомолье, на празднество.
— Что же, все пойдут, а я останусь? — с досадой спросила Маро.
— Поезжай и ты.
— С кем же? Отца нет дома. Мхэ исчез. Брат не охотник до таких вещей. Кто же меня повезет?
— Я.
— Ты шутишь, Фархат.
Я ее уверил, что не шучу, что я сам бы с удовольствием поехал туда, в монастырь на престольный праздник, т. к. в числе богомольцев будут многие из наших горожан, а может быть и некоторые из моих родственников, с которыми я давно нахожусь в разлуке.
— Может быть ты там увидишь свою мать и сестер своих, — сказала Маро.
— Очень возможно.
— Ладно. Но я ведь без разрешения брата не могу ехать. Попроси ты его, чтоб отпустил меня с тобой. Скажи, что сам ты собираешься туда и вот хотел бы меня тоже взяты с собой. Асо тебе не откажет. Ну, скажешь, да?
— Хорошо. Скажу. Я сейчас же пойду к Асо и получу для тебя разрешение.
Маро, радостная; нежно обняла меня, точно ребенок, которому обещали купить игрушку, а затем оставила меня и выбежала из комнаты, говоря:
— Погоди, принесу немного молока, выпей и так отправляйся, а то ты ведь голодный.
Скоро она принесла огромную чашу с молоком и кусок хлеба.
Позавтракав, я тотчас отправился к Асо.
Сперва Асо затруднялся отпустить Маро, говоря, что за домом некому будет смотреть, что дом нельзя оставлять без присмотра, т. к. часто случаются кражи, что если он ее и меня отпустит, то сам должен вернуться домой и некому будет тогда сторожить его пашню. Затем он прибавил, что проклятые курды — настоящие варвары, грабят беспощадно, берут все, что могут, а остальное уничтожают и так только уходят. Он рассказал мне и о том, как он целыми ночами не спит с ружьем в руках, сторожа пашню и скот. Не успеешь оглянуться, говорил он, как угонят скот. И наконец, он добавил, что Мхэ и охотник уехали, надеясь на меня, что если и я уеду, кто же будет смотреть за домом и т. д.
Я возразил ему, что наша поездка продлится не больше недели, и что не трудно будет на это время нанять кого-либо, в качестве сторожа.
Тогда Асо глухо намекнул на то, что общественное мнение осудило бы наше столь непривычное для здешних нравов поведение. Девушке, по здешним обычаям, нельзя ехать на празднество с чужим молодым человеком.
Хотя намек Асо был правилен, но я возразил, заметив, что для меня Маро является тем же, чем она является для него самого: она моя сестра. Ведь мы все, добавил я, с детства росли вместе, как члены одной семьи.
— Это правда, — сказал Асо, — но разве ты видел у нас, чтоб сестра отправлялась куда-нибудь в далекое место на богомолье со своим братом?..
— Нет, не видел.
— Чего же тогда разговариваешь? Корову привязывают к корове, вола к волу, теленка к теленку. Так и люди.
Асо имел привычку приводить примеры из жизни животных.
— Тогда я поеду один, без Маро, — сказал я.
Асо ничего не ответил. Он погрузился в размышления.
— И может, больше не вернусь, — добавил я.
Это его смутило, т. к. в моем тоне он заметил обиду. Кроме того, он знал, что его отец хочет держать меня у себя. Он не хотел давать мне повода, чтоб я ушел от них в отсутствии отца, т. к. тогда ответственность легла бы на него.
Асо был искренним человеком и не умел лицемерить или хитрить. Он сказал, что Каро, уезжая, поручил меня его попечению, а отец велел обращаться со мной, как с братом, чтоб в доме я не чувствовал стеснения. Затем он шутливо добавил:
— Ты ведь с детства был упрямым, Фархат. Притом, я знаю, что если и успокою тебя, то Маро не удастся успокоить. Ведь она настойчивее тебя. Поезжайте. Бог с вами. Делайте, как хотите, я умываю руки.
— Маро хочет, чтоб это было по твоей воле.
— Тогда пусть берет с собой и Хатун.
— Опять «корову с коровой»?..
Асо засмеялся и сказал:
— Сестра моя чересчур любит тебя, Фархат.
— Откуда ты знаешь?
— Она сама мне сказала.
— Пусть любит, тем лучше.
— А ты?
— Я? Мы всегда любили друг друга, когда еще были детьми.
— Та любовь была иная.
— Любовь одна. Она не меняется.
— Ты человек начитанный, Фархат, тебя не переспоришь, — сказал Асо и поднял кнут, чтоб погнать волов, запряженных в соху.
Я удалился.
Было удивительно, что я считался начитанным, ученым, образованным человеком, хотя всего-то знал почти только несколько «шараканов». Конечно, в глазах Асо всякий начетчик был ученым. А мне моя тогдашняя ученость кажется теперь смешной. От пашни Асо до дома было довольно далеко. А я торопился домой, чтоб обрадовать Маро полученным мной от ее брата разрешением ехать на богомолье. Поэтому я избрал кратчайший путь через ущелье и холмы. Нужно было мне спуститься в ущелье и затем немного пройти по холмам, на одном из которых и стоял дом охотника. Солнце уже давно взошло, но его не было видно, т. к. день был мглистый. Глухое и темное ущелье походило на могилу. Тропинка спускалась в ущелье то извиваясь среди скал и утесов, то пропадая среди травы. По этой крутой и узкой тропинке могли спускаться только дикие козы.
Я был погружен в думы и почти не замечал трудности пути. Меня бесконечно радовала предстоящая поездка в монастырь богоматери. Я думал о том, что могу там встретить многих из наших горожан, а главное, может быть встречу мать и сестер своих. Моя мать каждый год в день престольного праздника отправлялась в монастырь богоматери на богомолье. Как она обрадуется, увидя меня, думал я. А как обрадуются сестры — Мария и Магдалина. Они должно быть стосковались по мне, а может быть считают меня совсем погибшим.