Искушение богини
Шрифт:
Фараон был не в духе, и Сенмут с трепетом ждал начала разговора, обдумывая, в чем он мог провиниться. В то утро Могучий Бык напомнил ему старого учителя, который был у него в школе, и юноша следил за тем, как фараон, играя мышцами, шел в дальний конец комнаты, разворачивался и шел обратно, подставив взгляду юноши мускулистую грудь. Наконец Тутмос остановился.
– Тебе нужен Бения Гурриец, – рявкнул он.
– Да, ваше величество.
– Выбери кого-нибудь из царских инженеров. Сетом клянусь, у меня их столько, что я мог бы строить по храму в день ближайшие тысячу хентисов! Выбирай. Любого бери!
– Ваше величество, я давно знаю Бению. Он хороший инженер и добрый человек. Мне нужен он и никто другой.
– Да что ты знаешь о добре, – закричал Тутмос, – ты, мальчишка?
– С этого года я знаю о добре и зле больше, чем знал в прошлом, – ответил Сенмут спокойно, хотя ладони у него взмокли и колени дрожали. – А еще знаю хорошего инженера, который, как мне думается, и человек хороший.
Неожиданно Тутмос хохотнул и опустил тяжелую руку Сенмуту на плечи.
– Ты выглядишь мужчиной и говоришь как мужчина! Да, моя дочь мудра, но избалована и капризна в придачу. «Сенмут будет строить для меня, – заявила она и вздернула нос – Но ему нужен этот гурриец. Отдай его мне, отец, умоляю». Но она не умоляет; нет, мой маленький царевич только приказывает.
Тут он посерьезнел, так же неожиданно отвернулся от Сенмута и тяжело опустился в кресло у стола визиря. Его короткие пальцы забарабанили по полированной столешнице.
– И все же… – пробормотал он. – Все же… Знай, Сенмут, что этот твой Бения должен умереть через три дня.
Стены вокруг него поплыли, и Сенмут машинально выставил вперед руку, чтобы не упасть. Сердце забилось тяжело и медленно, его удары отдавались в горле. Он знал, что его лицо побелело, но Тутмос на него не смотрел.
– Через три дня моя дорогая Ахмес войдет в свою могилу, путь к которой я тщательно сокрыл от всех, кроме своей дочери и Инени. В день похорон, на рассвете, все, кто рыл тайные пути, будут принесены в жертву. Гуррийцу это известно. Он трудится вместе с Инени глубоко под землей и домой не вернется.
Сенмут сразу понял, что так встревожило Хатшепсут, когда они были накануне в долине, и его ответ фараону прозвучал спокойно:
– Ваше величество, я знаю, что эта тайна должна остаться тайной навеки, и потому рабами придется пожертвовать. Но как вы сохраняете жизнь великому Инени, веря в его честность, так и я верю в честность моего друга. Если на то будет ваша воля, я обещаю, что тайна не будет разглашена, и порукой тому моя жизнь. Бения безразличен к роскоши и богатству. Его невозможно подкупить. Камень – его единственная любовь, вот почему он мне и нужен. Задача, которую задал мне царевич короны, трудна, а без него решаться она будет очень медленно. Я могу взять другого инженера, это правда, но сколько времени уйдет у меня на то, чтобы втолковать ему, чего желает Цветок Египта? А человек, избавленный от смерти, будет работать с охотой.
– Ты говоришь вздор, – отрезал Тутмос, но его пальцы замерли на столе. Немного погодя он встал. – Старость приближается, – сказал он, – и я глупею. Двадцать лет назад твой друг умер бы, а тебя выпороли бы кнутом. Но не думай, что я всегда такой! – закричал он, грозя улыбающемуся Сенмуту пальцем. – Если я услышу хоть малейший шепоток о том, что мою любимую потревожили, твоя кровь тут же прольется на пол храма! А теперь иди. Я пошлю в горы царского вестника, и он приведет этого счастливчика обратно. И смотри служи моей Хатшепсут с той же безрассудной верностью.
Он нетерпеливо взмахнул рукой и вернулся к своим депешам.
Сенмут, пятясь, вышел за дверь и, как только дворец остался позади, издал радостный клич и рванул по засаженной деревьями аллее к храму. Впервые в жизни ему захотелось вознести подобающую благодарность богу, чья дочь сотворила чудо. Бения будет жить!
На рассвете третьего дня, когда Сенмут сидел с Бенией в своей маленькой приемной, вооруженные кинжалами царские храбрецы обрушились на крохотную деревушку среди пустыни и перерезали глотки всем беззащитным рабочим до единого, а писец капитана сверил количество убитых со списками, убеждаясь, что никто не уцелел и некому будет привести грабителей к царской могиле. Когда все кончилось, мертвые тела побросали в яму, вырытую в песке. Жертвы Амону и Мерее-Гер принесли еще накануне, и Бенин действительно повезло, ибо его в ледяной темноте на одинокой вершине ждала сама бескровная Мерее-Гер.
Молодые люди услышали, как погребальная процессия собирается в саду, и Сенмут послал наконец за вином.
– Выпьем за твое спасение, – сказал он Бенин, – и за благословенную царственную супругу Ахмес.
– И за твое невероятное везение! – добавил Бения пылко. – Если бы не милосердие малышки царевича короны, лежать бы мне сейчас с полным ртом песка.
Сенмут рассмеялся.
– Она уже не малышка, – сказал он. – Много воды утекло с тех пор, как Фивы имели счастье лицезреть тебя, а малыши ведь растут.
– И то верно, к счастью для меня. Так ты говоришь, она красива?
– Я говорю? Ну да, ведь она моя повелительница. Я служу ей, а уж потом фараону, хотя, как это получилось, я и сам не знаю.
Принесли вино, и молодые люди выпили, сплетя руки. Бения причмокнул губами:
– Вино-то у тебя из Чару, разрази меня бог! Ты и впрямь преуспел. Подумать только, пока я там надрывался до кровавого пота в горах, он тут вино распивал с аристократами!
Сенмут смотрел на друга с удовольствием. Он совсем не изменился. Близость смерти испугала его, но лишь на миг, и едва угроза миновала, он снова стал таким же веселым, ребячливым и беззаботным, как всегда.
– Царевич спас тебя не просто так, – напомнил он ему.
– Ах да. Работа. Так что я должен делать? А ты, значит, будешь моим хозяином, да, Сенмут?
– Мы будем работать вместе. Между нами не может быть слуги и хозяина, осел ты этакий!
И Сенмут рассказал ему о долине, и о своем видении, и о мечтах царевича, а Бения внимательно слушал, не скрывая интереса.
– Похоже, это та самая долина, которую я видел однажды. Я заглянул в нее с вершины другой горы. И тут же застыл от ужаса.
Сенмут заговорил взволнованно:
– Ни слова больше, Бения! Ни одного слова! И впредь держи свой болтливый язык на привязи, иначе ты меня погубишь!
Бения побледнел.
– Прости меня, друг, – сказал он кротко. – Отныне и навсегда я забуду обо всем, что видел.
– Смотри же.
Они выпили еще. Потом Бения сказал:
– Храм. Нарисуй мне план, и я скажу тебе, какой камень будет стоять, а какой не выдержит. Я понял, что ты хочешь строить из песчаника, хотя гранит прочнее.