Искусство как вид знания. Избранные труды по философии культуры

Шпет Густав Густавович

Остановимся на некоторых особенностях влияния каждого из вышеуказанных принципов на образование и развитие языка.

Человек исторгает артикулированный звук, основу и сущность всего говорения, его телесное орудие, напором своей души. Поэтому уже в самом первом своем элементе язык основывается на духовной природе человека. Ибо артикулированный звук создается, - и этим он отличается от животного крика и от музыкального тона, - намерением и способностью значить, не вообще что-нибудь значить, а значить нечто определенное, воплощающее в себе то, что мыслится. Его можно описать не со стороны его фактической обусловленности, а только со стороны его порождения, - только это характеризует его своеобразную природу, так как он есть не что иное, как намеренный прием души породить его, и содержит в себе телесного лишь столько, сколько нужно, чтобы сделаться доступным внешнему восприятию. Это его тело, слышимый звук, можно даже вовсе от него отделить и тем еще чище выдвинуть артикуляцию, как это мы и видим у глухонемых. Так как артикуляция покоится на власти духа над своими языковыми орудиями, в силу чего она вынуждена обрабатывать звук соответственно одной из форм собственного действия духа, они, т.е. эта форма и артикуляция, должны встречаться друг с другом в чем-то их связующем.

Таковым и является тот факт, что

они разлагают свои сферы на основные составные части, образующие такие целые, которые заключают в себе стремление стать частями новых целых. Кроме того, мышление требует синтезирования многообразия в единство. И потому артикулированный звук должен обладать признаками двоякого свойства: с одной стороны, резко ухватываемое единство и способность вступать w определенное единство с другими артикулированными звуками, что создает абсолютное богатство звуков в языке, и, с другой стороны, релятивное отношение звуков друг к другу и к полноте и закономерности завершенной звуковой системы. Впрочем, решающим для языка является не столько само по себе богатство звуков, сколько целомудренное ограничение необходимыми для речи звуками и правильным равновесием между ними. Языковое чувство должно обладать некоторым как бы инстинктивным предчувствием всей системы, в которой язык, в данной своей индивидуальной форме, будет нуждаться. Это можно сравнить, как и язык в целом, с огромной тканью, где все части так переплетены, что, какой бы из них мы ни коснулись, мы инстинктивно чувствуем, что все они находятся во взаимном согласовании и тут же находятся перед нами. Основу всех звуковых связей в языке составляют отдельные артикуляции, но указанное ограничение состоит в том, что эти связи ближайшим образом определяются в большинстве языков им свойственным преобразованием звуков, подчиненным особым законам и-навыкам. Язык приобретает от этого большую свободу и подвижность, не теряя нити, необходимой для понимания и отыскания родства понятий. Последние или следуют за изменением звуков или предшествуют этому изменению в виде законов, - в обоих случаях язык выгадывает в жизненной наглядности.

Слог не состоит, как может показаться из нашего способа писания, из двух или нескольких звуков; он составляет только один определенный звук или единство звука. Слог становится словом, если под словом разуметь знак отдельного понятия, когда он содержит значение, для чего часто требуется связь нескольких слогов. Поэтому в слове всегда заключается двойное единство: звука и понятия. Только слова, таким образом, становятся истинными элементами речи, так как слоги, лишенные значения, таковыми названы быть не могут в собственном смысле. Но речь не составлялась из отдельных слов, как названий предметов, путем перехода от них к связи слов, а обратно, слова возникли из целого речи, хотя они и ощущаются непосредственно уже самою примитивною речью. Объем слова есть граница, до которой простирается образующая самодеятельность языка. Простое слово есть полный распустившийся цветок языка. Поскольку слова соответствуют понятиям, естественно, что родственные понятия обозначаются род

ственными звуками. Когда закономерное изменение звуков закономерным образом простирается только на часть слова, а другая его часть остается неизменною или подвергается незначительным модификациям, мы можем выделить такую устойчивую часть слова под названием корня. Сплетаясь в речь, слова должны указывать еще на различные состояния, которые также находят свое обозначение в звуковой части слова. Последняя составляет третью стадию в развитии звуковой стороны слова и является новою звуковою формою, которую можно назвать в собственном смысле грамматическою.

Все, обозначаемое в языке, распадается на два класса: отдельные предметы, или понятия, и общие отношения, которые связываются с первыми частью для обозначения новых предметов, частью для связи речи. Общие отношения, присущие, по большей части, формам самого мышления, и образуют, - так как их можно вывести из одного принципа, - законченную систему. Каждый член в ней определяется, - в его отношении к другим и к целому, - интеллектуальною необходимостью. Если язык обладает достаточно многообразною звуковою системою, то между понятием этого рода и звуками можно провести последовательную аналогию. Так как образование языка находится здесь в чисто интеллектуальной области, то здесь развивается еще новый, более высокий принцип, который может быть назван чистым, как бы обнаженным артикуляционным чувством (Articulationssinn). Как природу артикуляционного звука составляет вообще стремление сообщить звуку значение, так здесь это стремление направляется на определенное значение. И эта определенность тем больше, чем с большею ясностью предносится духу вся область подлежащего обозначению в ее целостности.
– Звуковая форма есть выражение, которое язык создает для мысли, но ее можно рассматривать так же, как некоторого рода здание, в котором устраивается язык. Соответственно этому, не касаясь гипотетического момента творения или изобретения языка, а, имея в виду только его средние периоды развития, мы можем говорить о применении (Anwendung) уже имеющейся звуковой формы к внутренним целям языка. При известных обстоятельствах народ может переданный ему по наследию язык, сообщая ему другую форму, превратить в новый язык. Сомнительно, чтобы это можно было установить по отношению к языкам совершенно различной формы. Но несомненно, что для образования многообразных нюансов языки руководятся более ясным и определенным усмотрением внутренней формы, и пользуются для этого уже имеющеюся звуковою формою, расширяя и утончая ее. В целом это явление объясняется тем, что язык дается нам в своей цельности, так что каждая частность соответствует другой, хотя бы неотчетливой, и

всему целому, данному или подлежащему созданию в сумме явлений и по законам духа. Действительное развитие здесь совершается постепенно, и новое образуется по аналогии с тем, что уже имеется.

Из всего сказанного ясно, что звуковая форма — главное, на чем основывается различие языков, ибо только телесно оформленный звук создает и допускает многообразие различий большее, чем при внутренней языковой форме, необходимо вносящей с собою больше сходства. Но ее более могущественное влияние зависит отчасти и от того влияния, которое она оказывает на самое внутреннюю форму, ибо если образование языка нужно мыслить как взаимодействие духовного стремления обозначить материал, доставляемый внутреннею целью языка, и создать соответствующий артикулированный звук, то необходимо допустить, что уже образовавшиеся телесные формы, а еще более законы, на которых покоится их многообразие, возьмут перевес над идеею, которая еще ищет нового оформления. — Вообще образование языка всегда можно рассматривать как порождение (Erzeugung), в котором внутренняя идея, чтобы обнаружиться (манифестировать), должна

преодолеть некоторое затруднение со стороны звука, каковое преодоление не всегда даже достигается. Часто легче сделать уступку со стороны идеи и по-разному воспользоваться одним звуком или одною звуковою формою (например, когда одинаково образуются, вследствие заключающейся в них неуверенности, futurum и conjunctivus). В таких случаях всегда сказывается слабость производящей звук идеи, так как развитое чувство языка преодолевает эту трудность. Но во всех языках можно найти случаи, где ясно, что внутреннее стремление, - в котором и должно видеть, согласно другому и более правильному воззрению, истинный язык, - более или менее уклоняется в принятии звуков от своего первоначального пути.

Какие бы преимущества ни давало богатство звуковых форм, даже в связи с живейшим артикуляционным чувством, эти преимущества не в состоянии создать достойные духа языки, если последние не проникнуты озаряющей ясностью идей, направленных на язык (der auf die Sprache Bezug habenden Ideen). Эта совершенно внутренняя и интеллектуальная часть в языке собственно и создает его; это есть употребление звуковой формы в языковом порождении. На нем именно покоится то, что язык оказывается в состоянии, по мере развития идей, выражать то, что вносится в это развитие величайшими умами поколений. Это свойство языка зависит от согласования и взаимодействия, в котором открывающиеся в нем законы находятся друг по отношению к другу и к законам созерцания, мышления и чувствования вообще. Так как духовная способность существует только в своей Деятельности как сила, вспыхивающая во всей своей цельности, но в

определенном направлении, то названные законы суть не что иное, как пути, которыми движется духовная деятельность в языковом порождении, или, по другому сравнению, не что иное, как формы, в которых она отчеканивает звуки. Тут деятельны все силы души, и все самое глубокое и объемлющее в душе человека переходит в язык и познается в нем. Все интеллектуальные преимущества языка покоятся на организации духа в эпоху образования и преобразования языка.
– Может казаться, что в своих интеллектуальных приемах (in ihren intellectuellen Verfahren) все языки должны быть одинаковы. И, конечно, здесь больше единообразия, чем в звуковой форме, но, в силу ряда причин, есть и значительное различие. Оно зависит, с одной стороны, от того, что сила, порождающая язык, как вообще в своем действии, так и в отношении к другим деятельностям, различается по степени, и, во-вторых, здесь действуют силы, которых творения не могут быть измерены рассудком и по одним только понятиям, эти силы - фантазия и чувство. Они порождают индивидуальные образования, в которых, в свою очередь, выступает индивидуальный характер нации, и где - бесконечно разнообразие способов, какими можно изобразить одно и то же в самых различных определениях. Различия, которые встречаются в чисто идейной части языка, зависящей от рассудочных связей, проистекают почти всегда от неправильных или недостаточных комбинаций (так, грамматически различные формы глагола должны были бы быть во всех языках одни, так как они могут быть определены простым выведением понятий, но, например, в санскрите, по сравнению с греческим, наклонения оказываются недостаточно отделенными от времен).

Как в звуковой форме главными пунктами внимания являются вопросы об обозначении понятий и о словосочетании (Redefiigung), так они же остаются главными пунктами и для внутренней, интеллектуальной части языка. В обозначении понятий, как и в вопросе о звуковой форме, следует различать два случая: выражение индивидуальных предметов и воспроизведение отношений, применимых к ряду отдельных предметов и единообразно собирающих его в одно общее понятие. Таким образом, получается три возможных определения для внутренней формы. Обозначение понятий, куда относятся первые два пункта, с точки зрения звуковой формы, создают словообразование, которому здесь соответствует образование понятий. Всякое понятие устанавливается внутренне по ему самому свойственным признакам и по отношениям с другими понятиями, в то время как артикуляционное чувство отыскивает нужные для этого звуки. Это относится даже к внешним, телесным, чувственно воспринимаемым предметам, так как и здесь слово - не эквивалент чувственного предмета, а постижение его в звуковом порождении в определенный момент словоизобретения. В этом - источник

многообразия выражений для одного предмета, так в санскрите «слон» называется дважды пьющим, двузубым, одноруким, т.е. предмет подразумевается всегда один, но понятий обозначается несколько. Язык воспроизводит не предметы, а понятия о них, самодеятельно духом образованные в языковом порождении, - именно об этом образовании, поскольку оно рассматривается как совершенно внутреннее образование, как бы предшествующее артикуляционному чувству, и идет здесь речь. Само собою разумеется, что такое разделение и противопоставление возможно только в теоретическом анализе. С другой точки зрения, сближаются два последних случая из названных трех. Общие отношения, как и грамматические словоизменения (Wortbeugungen), покоятся большею частью на общих формах созерцания и логического упорядочения понятий. Здесь может быть установлена обозримая система, с которою можно сравнить то, что порождается всяким особым языком, и здесь опять можно говорить о полноте и правильном выделении того, что подлежит обозначению, и о самом обозначении, идейно выбранном для всякого такого понятия. Но так как здесь всегда обозначаются нечувственные понятия, часто одни только отношения, то понятие для языка часто, если не всегда, должно приниматься образно. Здесь-то и обнаруживаются собственные глубины языкового чувства, — в связи господствующих над всем языком простейших понятий. Здесь открывается то, чем язык как такой наиболее своеобразно, и как бы инстинктивно, обосновывается в духе. Здесь меньше всего могут быть допущены индивидуальные различия, - они могут состоять только в более продуктивном пользовании языком или в более ясном и доступном сознанию обозначении, почерпаемом из этой .дубины. В чувственное созерцание, фантазию, чувство и, через их взаимодействие, в характер вообще глубже проникает обозначение отдельных внутренних и внешних предметов, так как здесь поистине природа связывается с человеком, и отчасти действительно материальное содержание - с формирующим духом. В этой области по преимуществу, поэтому, проявляются национальные особенности. Великая межа прокладывается здесь в зависимости от того, вкладывает народ в свой язык больше объективной реальности или больше субъективной интимности (Innerlichkeit) (как, например, в языках греческом и немецком). Национальное различие сказывается как в образовании отдельных понятий, так и в богатстве языка понятиями известного рода - таково, например, богатство санскрита религиозно-философскими понятиями. Но равным образом национальные особенности духа и характера сказываются и в том влиянии, которое он оказывает на словосочетание и по которому он сам становится доступным для познания. Пылающий внутри огонь ярче или бледнее, настойчивее или слабее, жи