Искусство как вид знания. Избранные труды по философии культуры
Шрифт:
вее или медленнее, обнаруживая своеобразную природу духа, сказывается в выражении мыслей и ощущений народа. Здесь анализ языка встречается с труднейшими задачами, потому что такие своеобразия лишь в незначительной степени запечатлеваются в отдельных формах и определенных законах. Но, с другой стороны, способ синтаксического образования целых идейных рядов очень точно связан с образованием грамматических форм. Бедность и неопределенность форм не допускает языкового простора для мысли и вынуждает к простому, довольствующемуся немногими опорными пунктами, строению периода. Но есть в строении периодов и в словосочетании много такого, что зависит от каждого говорящего или пишущего. Язык обеспечивает свободу и богатство средств для многообразия оборотов. Поэтому, не меняясь в звуках, и еще менее в своих формах и законах, язык обогащается вместе с развитием идей. В ту же оболочку вкладывается новый смысл, в одном запечатлении дается различное, по одинаковым законам связи намечаются разные ступени хода идеи. Таков неизменный плод литературы народа, а в особенности его поэзии и философии; науки лишь доставляют языку новый
Связь звуковой формы с внутренними языковыми законами завершает развитие языка, достигая высшего пункта в истинном и чистом проникновении их друг другом. Это совершается в одновременных актах порождающего язык духа, так как с самых первых своих элементов языковое порождение есть синтетический процесс, и притом в самом истинном смысле этого слова, т.е. где синтез создает нечто, чего не было в связываемых частях, взятых самих по себе. Совершенный синтез получается не из частностей, а из совокупности свойств и формы языка; он есть продукт силы языкового порождения в каждый данный момент, и точно отражает степень этой силы. Язык часто, но в особенности здесь, в глубочайших и наименее объяснимых частях своих, напоминает искусство.
Язык противостоит бесконечной области мыслимого, он должен быть в состоянии найти конечным средствам бесконечное употребление (Gebrauch), и он может этого достигнуть вследствие тожества силы, порождающей мысли и язык.
– С одной стороны, обозначать понятие звуком, значит связывать вещи по природе своей истинно несоединимые. С другой стороны, понятие так мало может быть отрешено от слова, как человек от своей физиономии. Поэтому связь столь отличных по природе стихий, как понятие и звук (даже совершенно отвлекаясь от телесного звучания последнего), требует опосредствования чем-то третьим, в чем они оба могли бы встретиться. Это посредству
юшее всегда бывает чувственной природы, как, например, в слове Vernunft представление des Nehmens, в слове Verstand - des Stehens и т.п., - оно относится или к внешнему ощущению, или к внутреннему, или к деятельности. Если такое посредствующее открывается правильно, то путем отделения конкретного можно достигнуть общих сфер пространства и времени и степени ощущения, т.е. привести к интенсивности или экстенсивности, или к изменению в том и другом.
Грамматическое образование возникает из законов самого мышления с помощью языка и состоит в конгруэнтности звуковых форм с зтими законами. Такая конгруэнтность в том или ином виде должна быть присуща каждому языку, разница - только в степени, чём и определяется высота совершенства языка. Его полное совершенство требует, чтобы всякое слово запечатлевалось в виде определенной части и являлось носителем свойств, которые распознает в слове философский анализ. Оно, следовательно, необходимо предполагает флексию. Рефлектирующее сознание, отсутствующее при возникновении языка и не являющееся, поэтому, творческою силою в процессе образования звуков, здесь не играет роли. Всякое преимущество языка в этой жизненной функции его проистекает первоначально из живого чувственного мировоззрения. Предметы внешнего созерцания и внутреннего чувства воспроизводятся в двояком отношении - в их особых качественных свойствах, различающихся индивидуально, и в их общем родовом понятии. Из распознания этого двойного отношения предметов, из чувства их правильного взаимоотношения и из живости каждого отдельного впечатления, как бы само собою, возникает флексия, как языковое выражение созерцаемого и чувствуемого. Метод флексий - единственный, сообщающий слову, для духа и для слуха, истинную внутреннюю прочность и обеспечивающий распределение частей предложения соответственно переплетению мысли.
Внешнею структурою и грамматическим строением языка вообще далеко еще не исчерпывается его сущность, истинный характер его сокрыт глубже, и может быть раскрыт только в общем ходе развития языков. В период образования форм народы больше занимаются языком, чем его целью, чем тем, что они хотят обозначить. Язык возникает подобно кристаллу в физической природе, это - постепенное, но закономерное образование. Когда кристаллизация закончена, язык как бы готов. Орудие — есть, и духу остается пользоваться им и приноровляться к нему. От способа, каким дух выражается здесь, зависит колоритность (Farbe) и характер языка. Язык продолжает жить и развиваться, работа духа продолжает оказывать влияние на структуру языка и на строение его форм, но все же собственные законы духа теперь стесняют свободное действие его интеллекта, и чем более он пользуется уже
созданным, тем более слабеет его творческое напряжение. Таким образом, чтобы точнее проследить воплощение духа в языке, надо различать грамматическое и лексическое строение его, как характер его внешний и прочный, от характера внутреннего, живущего в нем наподобие души. Язык развивает свой характер преимущественно в период своей литературы и в период подготовительный к ней. Невзирая на то, что всякий индивид пользуется языком для выражения своих собственных особенностей, т.е. невзирая на то, что один язык нации как будто делится на бесконечное множество индивидуальных языков, язык нации остается единым, всех объединяющим и по своему характеру отличающимся от языков других наций. Слово, как элемент языка, не содержит в себе законченного понятия, слово только побуждает к образованию понятия самостоятельною силою и некоторым определенным образом. Люди понимают друг друга не потому, что они действительно проникаются знаками, и не потому, что они взаимно предопределены порождать одно и то же понятие, а потому, что они касаются одного звена в цепи чувственных представлений и внутреннего порождения понятия, касаются той же струны своего духовного инструмента, вследствие чего в каждом и вызываются соответствующие, хотя и не тожественные, понятия. При названии самого обыкновенного предмета, например лошади, мы разумеем (meinen) одно и то же, но каждый подставляет под это слово свое представление. Отсюда же проистекает, что в период своего развития язык создает несколько названий для одного предмета, в зависимости от того, под каким свойством последний мыслится и выражением какой его особенности он замешается. Но когда таким образом затронут член цепи, задета струна инструмента, откликается и звучит целое. Возникающее понятие оказывается созвучным со всем тем, что связано с данным отдельным членом цепи до крайних пределов этой связи.
Если характер языка отделить от его внешней формы, под которою единственно и мыслится определенный язык, и противопоставить их друг другу, то характер языка состоит в способе связи (in Art der Verbindung) мысли со звуком. Поскольку нация принимает общие значения слов всегда одним и тем же индивидуальным способом и сопровождает их одинаковыми побочными идеями и ощущениями, вводит связи идей по одним и тем же направлениям и пользуется свободою словосочетания в том отношении, в каком мера ее интеллектуальной смелости стоит к способности разумения, постольку она сообщает языку своеобразную окраску, которую язык фиксирует и через которую тем же порядком воздействует обратно на развитие нации.
Выше уже было говорено о соединении внутренней мысленной формы (innere Gedankenform) со звуком, как о некоторого рода син
тезе, в котором исчезает отдельное существо каждого из соединяемых элементов и который возможен только благодаря истинно творческому акту духа. В грамматическом строении языков есть пункты, в которых этот синтез и вызывающая его сила непосредственно выступают на свет и с которыми в теснейшей связи стоит все прочее строение языка. Так как этот синтез не есть свойство и даже не есть особое действие, а постоянная деятельность, то для нее не может быть особого словесного знака. Наличие синтеза открывается в языке как бы имматериально, оно подобно молнии, которая все освещает, и сплав-ливает соединяемое вещество жаром, исходящим из неизвестной области. Так, например, когда корень запечатлевается суффиксом в имя существительное, суффикс является материальным знаком отнесения понятия к категории субстанции. Но сам синтетический акт не имеет в слове особого знака, и его существование открывается в единстве и во взаимной зависимости, в которых сливаются суффикс и корень, следовательно, в обозначении гетерогенном, косвенном, хотя и вытекающем из того же самого стремления. Этот акт можно назвать актом самодеятельного синтезирования (der Act des selbsttatigen Setzens durch Zusammenfassung). Он встречается в языке повсюду, но яснее всего он распознается в образовании предложений, затем в производных путем флексии и аффикса словах, наконец, во всех связях понятия со звуком. Во всех этих случаях благодаря связи создается нечто новое, и устанавливается, как нечто (идеально) для себя существующее. Дух творит, но в том же акте противопоставляет себе созданное, и последнее, как объект, в свою очередь, воздействует на него. Так, с одной стороны, понятие и звук, выступая, как слово и речь, создают между внешним миром и духом нечто от них обоих отличное, и, с другой стороны, благодаря изображенному акту, из отражающегося в человеке мира возникает между человеком и миром, человека с миром связывающий и мир человеком оплодотворяющий, язык. Из этого, в конце концов, ясно, как от силы этого акта зависит вся, одушевляющая определенный язык, жизнь.
В целом, язык есть в одно и то же время завершение мышления и естественное развитие одного из чисто человеческих задатков. Это не есть развитие инстинкта, который можно было бы объяснить только физиологически, и это не есть акт непосредственного сознания, хотя он может быть свойствен только существу, одаренному сознанием и свободою, - он исходит из глубины его индивидуальности и из деятельности в ней заложенных сил. В то же время, благодаря связи с индивидуальною действительностью, язык подчинен влиянию условий окружающего человека мира. Таким образом, в действительном человеческом языке различаются два конститутивных принципа: внутрен
нее чувство языка (der innere Sprachsinn), - под которым разумеется не какая-либо особая сила, а вся духовная способность образования и употребления (Gebrauch) языка, - и звук, поскольку он зависит от свойств органа и покоится на том, что передается от поколения к поколению. Внутреннее чувство языка оказывает свою власть изнутри и является началом, дающим руководящий импульс. Звук сам по себе -пассивен, подобно воспринимающей форму материи. Но, проникаясь чувством языка и превращаясь в артикуляционный звук, он объемлет в себе интеллектуальную и чувственную силу, и превращается сам как бы в самостоятельный и творческий принцип. Так как природный дар языка общ всем людям, и каждый носит в себе ключ к пониманию всех языков, то форма всех языков в существенном должна быть одна и всегда должна достигать общей цели. Различие может состоять только в средствах, и притом лишь в тех пределах, какие допускаются достижением цели. Но оно дано в языках многообразно, и не только в звуках (так что те же вещи обозначаются по-разному), но и в употреблении (in dem Gebrauche), какое делает из звуков языковое чувство в отношении формы языка.
– Из рассмотрения языка самого по себе (an sich) открывается форма, которая из всех мыслимых наиболее согласуется с целями языка, и преимущества и недостатки существующих языков можно определять по степени их приближения к этой форме. Эта форма более всего соответствует общему ходу человеческого духа, содействует его росту наиболее урегулированной деятельностью, облегчает согласование всех его направлений и живее возбуждает вызываемое этим согласованием чувство прелести. Но духовная деятельность имеет целью не только собственное возвышение, этим путем она достигает и другой, внешней цели: возведение научного здания миропонимания, а отсюда - опять нового творческого воздействия.