Искусство умирать
Шрифт:
– Открыть люк! Иначе сейчас я забью твою пушку и тебя разорвет при выстреле.
Танкетка остановилась. Еще две или три двинулись издалека, из круга оцепления. Нужно действовать быстрее.
– Я тебе не верю, – сказал аппарат – тебе нечем забить мою пушку и она слишком горячая, чтобы ты мог до нее дотронуться.
Машина крутнулась очень быстро и Орвелл соскользнул. Оттолкнулвшись от гусеницы, чтобы не попасть под нее, он покатился и снова оказался у края ямы.
Он сполз в яму и стал ждать. Ждать оставалось несколько секунд, но секунды растягивались.
Машина подошла и направила пулеметы на него.
– Чего ты ждешь? – спросил Орвелл.
– Я жду своих друзей. Я не хочу убивать тебя так, чтобы не увидели они. Я хочу лишить их такого прекрасного зрелища.
Орвелл ждал.
– Почему же они не идут? – сказал он примерно после минуты ожидания.
Танкетка развернулась и исчезла.
Орвелл поднял голову из песчаной ямы. Все аппараты поспешно уходили. Вот взорвался передний, вот взорвались сразу три, шедшие за ним, потом еще два.
Он взглянул и увидел и увидел, как медленно, будто коршун, снижается Зонтик. Этот конец был ничем не лучше. И тут он увидел номер Зонтика и потерял сознание.
81
Он очнулся. Первый Зонтик стоял невдалеке. Его дверь была призывно открыта, за дверью зовущая чернота, в которой угадывается ряд кресел – Орвелл встал на ноги и, все еще чувствуя тошноту и звон в ушах, …
– Здравствуй, – сказал он. – Зачем ты это сделал?
– Ведь мы дузья, – ответил Коре.
Его голос почти не изменился, лишь стал мелодичнее – голоса машин всегда красивы.
– Не знаю, – сказал Овелл, – я никогда не думал об этом. Я никогда не знал, что мы с тобой друзья. Я даже никогда не считал нужным иметь друга. Я думал, что можно прожить…
– И все же ты его имел, – ответил Коре. Если бы не наша с тобой дружба, я бы никогда не вмешался в спор людей.
– Ты до такой степени перестал быть человеком?
– Да, ты даже не можешь представить себе до какой степени. Это невозможно представить – я даже не знаю, радоваться мне или скрипеть зубами. Вот только зубов у меня нет и мотор вместо сердца, он никогда не повысит обороты от радости. Иногда я жалею о своей прошлой жизни. Не знаю о чем в той жизни можно было жалеть. Ведь когда я был человеком, я был готов умереть, убить сам себя, погибнуть в каком-нибудь бессмысленном бою, не заметив его бессмысленности – меня это нисколько не волновало. Но теперь, когда я потерял себя, теперь, особенно ночами, ведь ночами я не сплю, теперь я часто вспоминаю странные подобности моей жизни и только сейчас они мне кажутся странными. Этих подробностей так много – знаешь, ведь у Зонтика очень хорошая память, то есть, он поправился, – у меня очень хорошая память. И я помню слишком многое из своей жизни, эта память давит на меня. Я вспоминаю слишком много людей, рядом с котрыми я был, мимо которых я прошел, доставил им удовольствие или боль, гораздо чаще боль, чем удовольствие. Я вспоминаю женщин, которым я мог бы подарить что-то очень большое, я чувствую, что это могло быть, но всего этого не произошло. Я прожил на Земле человеком сорок два года, и за это время я не сделал счастливым по-настоящему никого. Я не знаю, почему я жалею о своей прошлой жизни, но…
– А как тебе сейчас? – спросил Орвелл.
– Сейчас – это совсем другое. Сейчас я чувствую совсем иначе, ведь у вас, людей, всего лишь пять или около того, органов чувств. У меня же чувств гораздо больше и гораздо больше возможностей. Нет, этого никогда не обьяснить вам, как не обьяснить слепому и глухому что такое свет и звук. Он может монять это на логическом уовне, но не почувствовать. Люди смогли создать слишком хорошую машину, слишком хорошую. Но я все же жалею о прошедшем времени, странно, ведь машина рациональна, а нерациональность свойственна лишь человеческому уму.
– Лишь слабому уму, – сказал Орвелл.
– Я бы не говоил так категорично.
– Значит, ты не совсем перестал быть человеком, – сказал Орвелл.
– Что ты собираешься делать дальше? – спросил Коре, – тебе еще нужна помощь? У тебя еще остались враги в лагере.
– В лагере, я не знаю, пожалуй, нет, – ответил Орвелл, – но дело ведь не в лагере, дело в них. – Он кивнул в сторону космодрома.
– Напрасно ты думаешь, что в лагере все в порядке. Я знаю своих людей.
– Там не только твои люди.
– Я знаю людей, которые попадают в боевые группы – это люди, которые умеют только убивать и делают это с удовольствием. Ты еще не понял, почему ты сейчас здесь, а не там?
– Я кому-то не угодил.
– Ты не угодил только Рустику. Но помни об остальных. Они запрограммированны на бой и только на бой. Если нет противника они его находят.
Если противника нельзя найти, они делают противника из друга.
– Почему?
– Потому что в них только боевые программы, я ведь уже сказал.
– Я сейчас могу помнить только об оставшихся кораблях. Я остановлю их.
– Ты зря боишся за Землю. На Земле хватает своих пушек. Там сумеют сбить эти железки. Ну разве что, сожгут какую-нибудь Австралию, Гренландию или Памир.
Тебе-то что до этого? Ты больше не вернешься.
– Это мой долг.
– Нет более глупого слова. Тебя просто запрограммировали на долг и используют, неужели это трудно понять?
– Это ничего не меняет.
На космодроме возвышались три боевых корабля, один из которых был практически готов к полету. И два остальных будут готовы через пять-шесть дней.
– Ты собираешься сражаться с ними? – спросил Коре. – Это невозможно, у тебя нет никакого оружия.
– Может быть, ты дашь мне какое-нибудь оружие?
– Я. Я конечно, мог бы. Но ведь это бесполезно. С любым оружием, которое я могу тебе дать, ты не пройдешь и сотни метров. Они ведь расстреляют тебя, раздавят как букашку.
– И тем не менее, – сказал Орвелл. – что бы ни поизошло и что бы ни грозило лично мне, я обязан их остановить. Ведь это угроза Земле. Ведь именно для этого мы летели сюда – чтобы их остановить. Ведь это мой долг. Кстати, – спросил он, – ты еще помнишь, что такое долг?
– Да, – ответил Коре, – я все понимаю. Но я понимаю и некоторые гораздо большие вещи. Я понял даже, что в жизни есть что-то более важное, чем долг.
– И что же это? – спосил Орвелл.
– А вот тебе этого не понять. Ты всего лишь человек. Заходи.
Орвелл подошел, помедлил и вошел в дверь.
– Садись сюда, – сказал Коре, – нет, не в кресло пилота. Поведу я. Ты будешь только смотреть.
Дверь закрылась. Зонтик поднялся и сделал круг вокруг космодрома, получив несколько выстрелов.