Исповеди на лестничной площадке
Шрифт:
Но из рассказов Надежды вырисовывалась удручающая картина бесконечных пьяных ссор Виктории с сожителем, который отцом ни одному из мальчишек не приходился и вряд ли они испытывали теплые чувства к нему, скорее наоборот, ненавидели из-за его плохого обращения с матерью.
Я пыталась позднее, дня через два выяснить у Натальи, чем закончилось дело с лишением Вики родительских прав, но она рассказывать не захотела, не в духе была, просто махнула рукой, мол, все пока обошлось.
А может быть, это махание рукой означало, что дело выеденного
После прилипания Надежды к моей картине, я остерегалась приглашать ее к себе, и мы беседовали только при встречах на улице возле подъезда или у мусоропровода. Там, у мусоропровода Сыроежка и рассказала, что после ее письма внуку в армию с жалобами на Павла, Сашка пригрозил, что убьет отчима.
– Да, жалобно тянула Сыроежка, и на сей раз лицо у нее было не равнодушное, а испуганное, - так и написал "если эта скотина будет над тобой издеваться, я его убью".
Мне стало страшно, угроза звучала отчаянно и выглядела реальной: за время службы парень возмужает, ожесточится, и не захочет мириться с тем, что над его бабкой, пусть слегка и сумасшедшей, но преданно его любящей, кто-то издевается.
Сашка вырос у меня на глазах, я еще в колясочку заглядывала, где он лежал: розовенький, здоровый и упитанный младенец, несмотря на то, что его матери было всего шестнадцать, когда она его родила. Подрастая, он бегал во дворе, играл в футбол все на том же поле, на котором до него гоняли мяч мой сын с товарищами, и ни его настоящий отец Андрей, первый муж Виктории, ни родители Андрея, дед с бабкой, которые жили в соседнем подъезде и любили своего первого внука, много общались с ним, ни беспутная, но мягкая по характеру, добрая по отношению к детям Вика, ни Надежда, пишущая по скудости ума внуку в армию провокационные письма, никто из них не заслужил того, чтобы у них сын и внук вырос убийцей.
Не говоря уже о самом мальчишке.
Но обошлось. Он вернулся, первое время нигде не работал, радовался жизни, и светленькая девочка, которая когда-то играла с моей внучкой, часто подпирала стены лестничной клетки там, много лет назад любила стоять с парнями Вика.
По лицу девочки было видно, что она влюблена, и я думала, ох, если Саша не в отца, а в мать, лучше бы в него не влюбляться.
Потом Саша нашел себе работу, посиделки закончились, и когда я вернулась осенью с дачи, на лестничной площадке было пусто.
Впрочем, Саша мог уйти жить к деду с бабкой в соседний подъезд.
И обошлось, никакого кровопролития не случилось, а сейчас я и Павла не вижу, возле Вики какой-то другой крутится, и трогательно целуется с ней, когда она всего лишь выходит добежать до магазина. Легкость, с которой она, все еще красивая женщина, подцепляет мужчин, остается неизменной.
Какая-нибудь один раз еле-еле себя пристроит, а тут можно сказать, конвейер, и каждый хочет остаться возле Вики, во всяком случае, по-первости точно хочет, видно, какими глазами весь этот хоровод мужчин на нее смотрит, каждый в
***
Наталья встретила меня возле магазина, жалуется:
– Представляешь, мы соседей снизу залили...
Смотрит на меня, видит, какое напряженное лицо у меня становится, запинается:
– Ну, да ты-то представляешь.
Наталья живет прямо под нами, а кухни у нас такие, что стакан воды прольешь, и полстакана из этой воды на соседей просочится.
И первое время, ее муж Семен каждый месяц ходил к нам, сердился, скандалил, мы бегали, смотрели трубы, искали течи, которых не было, а было мое ротозейство.
В ванной я тоже один раз воду упустила:
Полоскала белье, открыла кран, вода поднялась до края ванны, и белье заткнуло аварийный слив.
Я думала, конец мне будет, убьет меня Семен, но нет, все обошлось: ванную комнату строители надежно зацементировали, а вот кухню никак не изолировали.
Только когда мы ремонт делали, уже спустя лет двенадцать, то муж настелил на кухне линолеум и его края задрал корытцем. После этого протекать перестало.
Но, в общем-то, я не об аварийных ситуациях хочу рассказать, а о Натальиной жизни.
Познакомились мы в течение первого же года проживания под одной крышей, все на той же почве залива.
Сначала Наталья мне не показалась красивой: тихая, светленькая, в очках. Тощая, ключицы торчат. Но время шло и голубые разводы постоянного недосыпа сползали с лица Наташи по мере того, как подрастали ее мальчишки, и я увидела, что она очень хорошенькая женщина, из тех женщин, чью красоту сразу не заметишь, а, заметив, все время видеть будешь и удивляться, как не замечал.
Муж украинец, Семен, тот заметный был, волосы темно-русые и румянец во всю щеку.
Как только мы их заливали, темпераментный Семен приходил к нам и громко возмущался нашим головотяпством, а на другой день Наташа заходила ко мне и извинялась за грубость мужа, а заодно и пятерку, другую перехватывала.
Занимала она часто, как никак двое детей, и пока младший был маленький, Наталья не работала, а на одну зарплату сильно не разбежишься.
Занимала часто, и всегда отдавала, но никогда не отдавала вовремя: скажет, принесу послезавтра, а не несет, и ты сиди и думай: а может она забыла? Или решила не возвращать?
Я сердилась, а потом привыкла, уже не беспокоилась, что не вернет и только, одалживая деньги, говорила:
– Ты не обещай вернуть завтра, если не можешь, скажи, вернешь в пятницу, только точно скажи, чтобы я рассчитывала (у меня самой далеко не густо было в кармане).
Наталья кивала головой:
– Нет, я верну тебе завтра, мне не надо до пятницы.
И не возвращала.
Лет через пятнадцать я решила, что ей просто хочется, чтобы ее не забывали, вспоминали иногда, а как еще заставить человека помнить о тебе, как не вернуть ему деньги в срок?