Исправляя ошибки
Шрифт:
Неожиданно он спросил Лор Сан Текку, знаком ли тот с фольклором Альдераана.
— Есть одна легенда, удивительно подходящая к случаю, — пояснил последний джедай. — Лея рассказала мне ее еще в молодости…
Он преступил к пересказу.
В легенде говорилось о некой королеве, правительнице Альдераана, которая ради сохранения мира вынуждена была подписать с врагами договор с унизительными для себя условиями. Она якобы отдала свою единственную дочь в наложницы неприятельскому командиру, в описании которого, если вдуматься, присутствуют заметные черты печально известного бандита, узурпатора Боуриса Ульго. Сердце матери едва не разорвалось от горя, однако она все же сделала то, что велел
— Что ж, история эта не нова, — заключил Сан Текка, — и параллель между вымыслом и реальностью отследить нетрудно. Предположим, что королева-мать — это великая Сила, которая произвела на свет Избранного, однако вынуждена была отдать его Тьме ради всеобщего спасения. Твой отец и вправду стал жертвой Силы, проданной врагам во имя мира, отданной в залог. Однако он, подобно принцессе из рассказанной тобой сказки, сумел, преодолев все мыслимые барьеры, разрушить Империю мрака изнутри и вновь открыть галактике путь к Свету.
Скайуокер коротко рассмеялся.
— Ты невероятно проницателен, другой мой! Но как бы ты отнесся к тому, что единственная возможность преодолеть новую угрозу — это повторить старую сказку?
— Осторожнее, друг, — нахмурился проповедник, — ты говоришь о немыслимом. Никто, кроме Избранного, не справится с подобной задачей — ему придется преодолеть опасную грань, за которой стирается личность, и возвратиться человек уже не способен. Да и Вейдер, будучи Избранным, заплатил немалую цену за свою победу над мраком. Он страдал. Он был изувечен и лишился всего, что было дорого его сердцу. Тебе ли этого не знать?
— Но путь равновесия — это вовсе не обязательно путь страданий, — возразил Люк с неожиданной горячностью. — В последние годы существования старой Республики у ордена джедаев имелось одно интересное ответвление. Я имею в виду Мейса Винду и его учеников. Некоторые источники утверждают, что магистр Винду, будучи уважаемым членом Совета, одновременно проповедовал баланс между Светлой и Темной сторонами. Он допускал возможность черпать энергию из разрушительных чувств при условии жесткого самоконтроля. Сам магистр и его ученики владели особым боевым стилем — Ваапад, таинственной седьмой формой дуэли на световых мечах, которая подразумевала использование некоторых темных боевых техник. Обо всем этом говорится в архивах джедаев, находящихся в библиотеке на Оссусе.
— Предположим, — согласился Сан Текка. — Но какое отношение все рассказанное тобой имеет к нынешней ситуации?
— Самое прямое, — серые глаза Скайуокера так и вспыхнули — даже искусственный сумрак шатра не сумел скрыть его возбуждения, почти исключительного для такого человека, как Люк.
Его преследовала мысль, одинаково мучительная и назойливая. Признаться, Скайуокер поначалу не хотел даже на секунду задумываться о том, о чем, однако, снова и снова задумывался — и с каждым днем все более упрямо. Горькая убежденность, что в грядущей войне ставки куда более высоки, чем кажется поначалу — а значит, в ней не победить лишь силой оружия, — эта убежденность крепла в нем, как и в его сестре, несмотря на то, что оба отчаянно не желали так думать.
Чего греха таить, с годами они разочаровались в демократии и в силе Новой Республики. Люк потерял веру, которая провела его через всю войну, в тот день, когда узнал о мирном договоре Мон Мотмы с верхушкой имперской знати. Еще ему не давала покоя людская
Однако, утратив одну веру, Люк обрел иную, куда более мощную — веру в Силу и в себя самого. Эта вера и вела его по жизни с той поры и по сей день. Что же касается Леи, то она еще пыталась встроить себя в механизм новой власти, хотя великое разочарование против воли заполняло и ее душу тоже.
Сейчас мучения Люка усугублялись тем, что он видел, или, во всяком случае, полагал, что видит выход — на первый взгляд, невероятный, однако подсказанный самой судьбой, самой историей их семейства. Чтобы победить Тьму, надо накормить ее ненасытную утробу. Заставить ее проглотить то, что в конечном счете окажется ей не по зубам — и тогда она подавится и задохнется, уничтожит сама себя. Однажды Люк уже видел это; видел воочию, в немыслимой близи. И он точно знал, что это возможно.
Есть один человек, способный совладать с новым врагом — избранная и желанная жертва; тот, кто от природы наделен изумительным даром — одинаковой расположенностью к обеим сторонам Силы, и его потенциал невероятно высок. Именно по этой причине враг мечтает заполучить его себе уже много лет. Это — тот, кому дано заглянуть за грань и сохранить свою душу.
Никто другой — даже сам магистр — не годится для подобного. После пережитого в юности Люк боялся падения во Тьму даже больше, чем смерти, потому что знал эту воронку, этот смертоносный вихрь Темной стороны слишком хорошо. Он сам почти ступил в него. Еще совсем немного — и он уже не сумел бы остановиться. Но тот, чья душа имеет не один, а два противоположно направленных внутренних якоря, в конечном счете способен вырваться из таких глубин, которые бы погубили кого угодно.
Вот только как заставить себя смириться с тем, что для победы им, как глаголет легенда, придется пожертвовать самым драгоценным — пожертвовать будущим?
Скайуокер торопливо растер лицо ладонями, чтобы прогнать некоторое оцепенение, поразившее его. Нет, нельзя даже допустить такую чудовищную мысль! Есть истории, которым не дано повториться. Пусть старое поколение, прожившее свою жизнь, даст молодому прожить и свою.
Сан Текка вдруг вскинул голову, слегка прищурившись. Люк сразу ощутил, что его запальчивая речь сказала приятелю куда больше, чем он сам намеревался и, возможно, чем хотел бы сказать.
— Даже если так, разве ты осмелишься просить кого-нибудь о том, чтобы пойти на жертву?
— Конечно, я не смогу… — прохрипел Люк осипшим на мгновение горлом.
Возникла пауза, во время которой каждый из собеседников думал о своем. Что за мысли обретались в умах двух этих умудренных людей, судить трудно. Можно лишь сказать, что напряженные их думы были далеки от простых и радостных.
***
Бен сидел за противоположным концом стола, наблюдая — надо сказать, не без некоторой брезгливости, — как его гостья поглощает запасы провизии. В ее торопливом движении челюстей, в твердом стремлении как можно скорее опустошить пластиковую тарелку дочиста, едва не вылизав, как нельзя более наглядно проявилась горькая доля этого несчастного существа, к которому юноша, как бы он не открещивался от этого, испытывал искреннее сострадание. Это сострадание появилось сразу за его заинтересованностью отважной маленькой оборванкой; одно чувство стало непосредственным продолжением другого.