Исправляя ошибки

Раэлана

Пока девочка ела, Бен не тревожил ее. Даже более того, он сам почему-то испытывал стеснение и не решался разделить ужин вместе с нею, предпочитая вместо этого лишь наблюдать за сидевшей прямо перед ним восьмилетней обжорой.

Один тупой и скучный вопрос вертелся в его мозгу. Бен вновь и вновь спрашивал себя, для чего он позвал сюда девочку? С каких пор ученик Скайуокера вдруг стал столь сердобольным, что готов угощать ужином любую подвернувшуюся шваль? Ответа он не находил. Да и нуждался ли его разум в ответе?

Девочка продолжала есть.

Один

раз R2, который давно заметил незнакомое человеческое создание на борту вверенного его заботам корабля, сунулся было в кухонный отсек, чтобы поподробнее разузнать, кто такая эта маленькая пришелица. Однако Бен движением руки преградил ему дорогу, выставив невидимый заслон, чтобы назойливый дроид своим бинарным попискиванием не побеспокоил девочку.

А та все ела, ничего не замечая вокруг.

Когда она наконец закончила, Бен протянул ей термофлягу, которую успел вновь наполнить водой по самое горло.

— Спасибо, — пробормотала девочка с полным еще ртом, отчего это слово прозвучало как «шпы-и-бо».

Юноша прикрыл губы ладонью, чтобы она не заметила его невольную улыбку.

— Твои родители не будут тебя искать? — спросил он, пока девочка, запрокинув голову, отчаянно пила. — Разве они бы одобрили, что ты поднялась с незнакомым человеком на борт чужого звездолета?

— Мои родители далеко, — отозвалась малолетняя мусорщица, утирая мокрый рот тыльной стороной ладони.

— Но разве они не должны вернуться к сумеркам? Ведь ночью в пустыне холодно и опасно.

По крайней мере, так было на Татуине. Люк Скайуокер достаточно рассказал племяннику о своей родной планете. И он же часто подчеркивал сходство между Татуином и Джакку.

Разумеется, парень рассудил, что родители девочки, как и большинство сборщиков утиля, сейчас занимаются разграблением могил, потрошат скелеты старых кораблей, пока их дитя трудится в лавке, принося тем самым свою долю в семейный бюджет (если только запас пайков можно считать за таковой). Это предположение являлось самым очевидным.

Только когда девочка вдруг опустила глаза, Бен к своему стыду понял, что ляпнул что-то не то. В этот миг на детском лице, внезапно как-то странно поблекшем, промелькнула истинно взрослая и такая изумительно знакомая юному Соло тоска.

— Они не в пустыне, — сказала девочка, угрюмо покачав головой.

— А где же?

— Далеко…

Тут ее взгляд устремился к иллюминатору за широкой спиной Бена.

В это время солнце успело опуститься к горизонту. Еще час, или около того — и звездный узор начнет несмело прорезываться сквозь сумерки.

— Хочешь сказать, что ты — сирота? — спросил Бен. На душе у него почему-то сделалось невыразимо уныло.

— Нет! — девочка возмущенно завертела головой. — Сироты — это те, чьи родители умерли. А мои живы. Просто улетели отсюда давным-давно. Но когда-нибудь они обязательно вернутся за мной, я это знаю. Я даже отмечаю на стене в своем доме, сколько дней уже нахожусь на Джакку.

— Так ты родилась не здесь?

— Нет.

— А где?

— Я

не помню, — девочка немного виновато пожала худыми плечиками. — Никто ведь не помнит, как родился.

— То есть, ты не знаешь, откуда ты родом?

Девочка опустила голову и снова принялась вертеть ею, словно какой-нибудь деревянный болванчик.

Неведомое доселе ощущение пронзило сердце Бена. Молодой человек внезапно смекнул, что привлекло его в этой мусорщице, и осознание это простой истины было подобно яркому столпу солнечного света, прорвавшему тучу. Какое-то непостижимое сходство существовало между ними — обжигающее душу одиночество.

Он тоже опустил голову и, не глядя на собеседницу, глухо произнес:

— Если тебе угодно знать, мои родители тоже меня бросили.

— Правда? — даже не поднимая взгляда, Бен был уверен, что девочка в этот момент во все глаза уставилась на него.

— Правда, — он вновь взглянул на нее. — Мне тогда было столько же лет, сколько сейчас тебе.

С этими словами юноша дернулся из-за стола.

Бен решительно давил в себе полные обиды мысли о том, что за минувшие годы отец и мать превратились в далекие образы почти чужих для него людей — простых торговца и сенатора. Лею Органу ему куда чаще случалось видеть на телеэкране, в выпусках голоновостей, чем в личных сообщениях; вживую они не виделись ни разу с момента разлуки. А отец… тот и вовсе не подавал о себе вестей.

Однако падаван не желал, чтобы Скайуокер, вновь почувствовав в нем гнев или скорбь, принялся читать лекции о тайной угрозе такого рода чувств. «Тьма пробирается в сердце незаметно, но быстро порабощает его, — говаривал Люк. — Даже обыкновенная короткая вспышка ярости может дорого обойтись». И похоже, что говорил он со знанием дела. Магистр не рассказывал ни о чем подобном, однако чутье подсказывало Бену, что его учитель некогда сам подвергся мучительному искушению. Очевидно, поэтому тот и бережет своих учеников — не только племянника, но и других воспитанников академии — от внешней суеты, от всего, что могло бы помутить их разум. И не приветствует любые их связи с внешним миром.

Девочка тоже поднялась.

— Не грусти, — попросила она почти жалобно.

— Мне вовсе не грустно, — сказал он и, приблизившись к девочке, опустился на корточки подле нее.

Ему пришлось это сделать, чтобы говорить с нею как бы на равных, учитывая впечатляющий рост Бена и малый даже для восьмилетнего возраста рост его новой знакомой (который, однако, отлично дополнял тщедушность ее тела, потому что худоба при высоком росте выглядит куда более отвратительно). Но именно это в общем-то простое и будничное действие разбило между ними последнюю стену. Принц, державшийся с благородным высокомерием перед равными, перед такими же будущими джедаями, что и он сам, снизошел до обычной девочки, не чувствительной к Силе оборванки из нищенского пустынного поселения. Он спустился вниз, к ней, как бы завершив тем самым какой-то неясный ритуал знакомства и взаимной доверительности.