Испытание. По зову сердца
Шрифт:
— Лобызаетесь? Идите пить чай! — елейным голосом пропел он. Девушки сразу же вышли.
— Что-то вы, Кирилл Кириллович, к нам зачастили? — глядя в упор на хромого, спросила Аня. — И сегодня что-то ни свет ни заря пожаловали? Лучше скажите-ка начистоту, зачем вы по пятам за нами ходите? Ловите? Продать за тридцать сребреников хотите! Не выйдет!..
— Окстись, проклятая! — замахал он руками, словно отбиваясь от налетевшей осы. — Что ты, полоумная. Да это что такое, Устинья?.. Свихнулась она, что ль? Да ты уйми ее, полоумную...
— А что мне ее унимать-то? Ежели тебе это не нравится, то и скатертью дорога! — Устинья показала на ворота.
Это хромого не устраивало: он ожидал наряд эсэсовцев, срок уже прошел, а они все еще не появлялись. Кирилл Кириллович волновался. Вера это заметила.
— Он не за тобой, Маша, охотится. — Вера, держа ложечку с парящей кашей, зло смотрела на Кирилла Кирилловича. — Он охотится за мной. Подручных поджидает. А я вот возьму да и уйду. Пусть ищут. — И, бросив ложку, Вера встала. Встал и Кирилл Кириллович. Его небритая физиономия ощетинилась, он стал похож на разъяренного пса.
— Ну, что ж, Устинья Осиповна, и на этом спасибо! — Хромой зло ударил фуражкой по руке. — Даст бог, встретимся и поговорим по душам. Тогда уже не гневайтесь на Кирилла Кирилловича. — И он, бубня что-то себе под нос, отошел к смородиновому кусту, где неторопливо принялся закуривать. Вера поняла его замысел и поэтому, не оглядываясь, торопливо пошла берегом к ольшанику. Вскоре, как она и предполагала, сзади послышались торопливые шаги. На повороте она скосила глаза: за ней шел Кирилл Кириллович. Вера вытащила из-за пояса юбки пистолет и спрятала под платок. Вдруг ей показалось, что шаги притихли. Вера отскочила в сторону, круто обернулась — на тропе, растопырив ноги, стоял Кирилл Кириллович и ловил ее на мушку. Вера мгновенно вскинула пистолет. Почти одновременно раздались два выстрела. Страшный крик прокатился по лесу. Но Кирилл Кириллович не упал, он лишь осунулся и, держась за дерево, целился в кусты, куда только что скрылась Вера. Вторая пуля Веры сразила насмерть предателя. Только сейчас Вера почувствовала жуткую боль в предплечье. Она свернула в чащобу, там остановилась у куста орешника, схватилась обеими руками за его влажные ветви и прижала их к ране.
«Что же теперь делать? Неужели конец?»
Вера, крепко сжав пальцами вену, опустилась к ручейку. Там смыла кровь, листьями прикрыла рану, затянула ее платком и, пошатываясь, пошла знакомой тропою к дому. Чем ближе она подходила к поселку, тем яснее до нее доносилась стрельба. Вера убавила шаг, потом остановилась в ольшанике: в поселке было необыкновенное оживление. Послышались даже ликующие крики народа.
— Наши! — шептала она и, позабыв боль и усталость, побежала бегом к дому. У гумна ее встретили радостные Соколиха со своими ребятами на руках и даже сам Гераська.
— Жива? — бросились они к Вере. — А мы-то об тебе как исстрадались, доченька ты моя, — причитала Устинья и, заметив навернувшиеся на глаза Веры слезы, подала ей кружку с водой: — На, хлебни глоточек, полегче станет.
— Бабоньки, да она ж ранена! — Лида опустилась перед Верой на колени, готовая разрыдаться, а Аня, со свойственной ей выдержкой, принялась перевязывать рану.
— Ну как, Маша, передала? — спросила Вера. Аня утвердительно кивнула головой.
— Молодчина!..
Гераська болтал без умолку. Он держался геройски.
— Наши огромадную стратегию проявили: всю ночь там, — показал Гераська рукою на север, — из-за речки фрицев пужали. Фрицы туда много сил бросили. А утром наши ударили с другой стороны. Шлепнули коменданта и гестаповского начальника и устроили им... Как это? Суматоху. И во время этой-то суматохи шарахнули через базар, да прямо по комендатуре и гестапо. Часовым у сельпо — секибашка! Двери подвалов настежь! Наши пленники вырвались наружу, плачут, целуются, а потом как заорут «ура!». А кругом стрельба...
— А что с Хватовой? Освободили ее? — перебила Вера Гераську. Гераська и женщины уныло опустили головы. — Расстреляли?
— Загубили фашистские изверги невинную душеньку, — запричитала Гераськина мать. — Чтоб им и их детям так страдать, как мы страдаем.
И как бы в ответ на эти слова со стороны базара снова возобновилась частая стрельба. Женщины было бросились к лесу, но, увидев идущих от калитки по огороду людей, попрятались, кто за гумно, а кто в кустах.
— Чего перетрусили! — кричал радостно Гераська. Он все знал. — Да это ж наши. Самый главный командир идет, наш секретарь райкома товарищ Борисов.
Они, вооруженные автоматами, шли впереди: Борисов, Михаил Макарович, Василий, а за ними несколько партизан. Командир подошел к женщинам и поздоровался с каждой за руку.
— Сергей Иванович, голубчик мой, как же это ты так? Ведь долго ли до беды? — забеспокоилась Устинья. Заохали и остальные женщины.
— Ничего не поделаешь, Устинья Осиповна. Так надо, — ответил Борисов. — Вот что, товарищи женщины, быстро забирайте детей и все, что можете, заколачивайте свои дома и сейчас же отправляйтесь в лес. Иначе вас всех фашисты перестреляют.
— Идти можешь? — спросил Михаил Макарович Веру.
— Могу, — ответила Вера.
Михаил Макарович повернулся к Василию:
— На твою ответственность, Клим.
Командир и комиссар крепко пожали Устинье и девушкам руки, а затем Борисов обратился к Вере и Ане с теплыми словами, идущими от самого сердца:
— Спасибо, дорогие мои, и от нашей партии, и от нас, партизан, за вашу героическую службу. А сейчас забирайте свою рацию и немедленно к нам. Вам здесь больше оставаться нельзя.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Генерал Хейндрице торопливо прошел мимо оперативного дежурного, на ходу бросив:
— Начальника штаба ко мне.
Еще на квартире ему позвонили по телефону, что в поселке кирпичного завода, где располагался штаб армейского корпуса, партизанами совершена диверсия, имеются жертвы.
Вопреки сложившейся привычке, сегодня генерал Хейндрице не подошел к окну, хотя и солнце, и чистый утренний августовский воздух, и румянец спелых яблок, облепивших гнувшиеся под их тяжестью ветви старых яблонь, манили подышать у открытого окна. Он прошел к столу и сразу же позвонил командиру корпуса. После коротких приветствий он сухо, с явным недовольством спросил: