Испытание. По зову сердца

Алексеев Николай Иванович

— И никто не вышел?

— Никто. — Наступила тяжелая пауза. — Там, в крепости, остались и все семьи...

— А ваша?

— Я жил в городе. Мои, если только живы, наверно, так же плетутся, как и эти несчастные, — Щербаков перевел взгляд на поток беженцев, двигавшихся в сторону Картуз-Березы. Яков Иванович с грустью смотрел на этих обездоленных людей, ему представилось, что вот так же с узлами где-то по дорогам бредет и его семья...

— Да-а, — горестно протянул Яков Иванович. — Воображаю, что делается в крепости!..

— В крепости?.. —

Щербаков встрепенулся, словно вернулся к действительности. — Летчики, поддерживающие нас, говорили (они вчера и сегодня через крепость летали), там идут бои. Центр крепости горит... Под Кобрином взяли раненого из разведбатальона тридцать первой пехотной дивизии. Он показал, что их дивизия форсировала Буг севернее крепости, а крепость должна была брать «прославленная» сорок пятая пехотная дивизия, которая формировалась в Верхней Австрии, вблизи родины Гитлера. Как видите, у Брестской крепости она застряла. Это взбесило гитлеровцев. Сегодня летчики наблюдали, как немцы со страшной силой бомбят и обстреливают крепость. — Он глубоко вздохнул. — Умом теряюсь, что же будет дальше!..

Он смолк. Молчал и Железнов. Он никак не мог смириться с тем, что надо снова отходить. Когда шел на соединение с дивизией, думал, что отступлению конец, а выходило по-другому, и это было ужасно. Самое ужасное — сознание превосходства врага.

— Да, сил нет, — глухо проговорил Яков Иванович. — Но и пускать дальше нельзя. Мы должны, не жалея своей жизни, изматывать и истреблять врага. А там подойдут резервы...

Щербаков не ответил. «Откуда ожидать резервы? Когда?» — хотел он спросить Железнова, хотя прекрасно знал, что самые ближайшие резервы могут подойти не раньше двух-трех суток, да и то численностью не более дивизии.

— Да, чуть не забыл, товарищ полковник! — вспомнил вдруг Щербаков. — Ведь вас вызывал округ.

— Округ? — растерянно повторил Железнов и чуть было не спросил: «Зачем?» Ведь он не мог покинуть сейчас фронт. Как он оставит свой батальон?

Майор хлопнул в ладоши — и перед ним сразу появился низенький писарь-сверхсрочник.

— Распорядись-ка полковнику покушать, — скомандовал Щербаков.

Но Железнов отказался. Прежде всего нужно было позаботиться о раненом старшем лейтенанте Тарасове, который находился в «эмке».

Щербаков засуетился.

— Мы сейчас его в Барановичи направим, там армейский госпиталь.

Они вместе с Яковом Ивановичем помогли пересадить Тарасова в санитарную машину.

— Как же теперь? — простонал Тарасов. — Куда мне возвращаться?

Яков Иванович понимал, что Тарасову нельзя ответить «не знаю». Стараясь не выдать себя, пожал плечами:

— Как куда? Конечно, в свою часть.

Когда санитарная машина скрылась в седловине, Яков Иванович взял сопровождающего и поехал на НП к комдиву.

Когда Железнов вернулся, на запруженном беженцами шоссе уже вытягивался его батальон.

Яков Иванович остановил машину и, приветливо махая рукой, пропустил мимо себя всю колонну. Последним, за пулеметными

двуколками, шагал Паршин. Увидев Железнова, подбежал к нему и стал умолять простить ему его малодушие.

— Если ты коммунист — сражайся! — ответил ему Железнов. — Сражайся, не щадя себя... А партбилет я передал военкомдиву.

— Мне стыдно и горько... — с трудом выговорил Паршин. Он выпрямился и зашагал по шоссе, догоняя колонну.

Глядя Паршину вслед, Яков Иванович подумал, что такому человеку в первых боях нужна крепкая подмога.

Дымка пыли поднималась за шагавшим батальоном. Яков Иванович провожал его глазами. Жаль было ему расставаться с людьми, с которыми он уже успел сродниться.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Польщиков остановил «эмку». Железнов прислушался. Со стороны Дзержинска доносилась, все усиливаясь, канонада.

— Бой? Хорошо... — вслух промолвил Яков Иванович.

— Что тут хорошего? — огорченно, даже скорее со злобой огрызнулся Польщиков и двинул машину в кусты.

— А то, что здесь фашистам морду бьют. И Минск, дорогой мой, еще наш. — Железнов вышел из машины и посмотрел на шоссе, где беспрерывный поток гитлеровских танков и автомашин, замедлив ход, растекался в стороны от дороги.

— Давай, дружище, южнее, лесом, на Станьково, — скомандовал Железнов.

В лесу сумерки настолько затянули видимость, что хоть бросай «эмку» и иди пешком. И Польщиков, высунув голову за борт, почти вслепую вел машину. Сухое потрескивание, доносившееся до его слуха, нагоняло на него страх. И Александр не раз, затаив дыхание, вслушивался в эти таинственные звуки. Наконец он не выдержал, резко повернулся к Железнову и схватил его за руку:

— Чу! Слышите? Кто-то за нами гонится...

Яков Иванович спокойно ответил:

— Не паникуй. Это потрескивает под колесами валежник. Сушь-то какая, язык к нёбу присыхает.

На опушке леса «эмку» пришлось остановить. Долго стояли и смотрели, как над Станьковом полыхало громадное зарево. Грохотала канонада.

— Все ясно, — протянул Железнов многозначительно, взглянув на шофера. Тот дрогнувшим голосом спросил:

— Разрешите закурить?

— Только в кулачок, — сказал Яков Иванович, стремясь казаться спокойным. — Давай на Узду, — скомандовал он. — Там-то уж наверняка фашистов нет.

Но Яков Иванович на этот раз ошибся: на реке Усса шел горячий бой. На горизонте, где высотка закрывала реку, ярко светилось несколько факелов — это горели танки генерала Гудериана, подбитые артиллерией мотострелковой дивизии генерал-майора В.Т.Обухова.

Невдалеке от «эмки» ахнул снаряд, и его осколки со свистом пронеслись над головами Железнова и Польщикова.

Польщиков бросился к машине, кинув на бегу Железнову:

— Товарищ полковник, убьют. Поехали.

— Спокойнее, Александр Никифорович, спокойнее, — только и успел сказать Железнов, как его перебил Польщиков: