Испытание. По зову сердца
Шрифт:
— У меня нету дома, — тихо сказал Юра.
— Нету дома? — удивленно повторил постовой. — А чего ж ты здесь делаешь? И зачем в эшелон на ходу вскакивал?
И Юра снова, как и в поезде, сказал неправду:
— Папу ищу. Военный он... В первый же день попал на фронт, и с того дня ничего неизвестно. Вот и еду в Москву к сестре. Может, она знает, где папа.
— Эх, глупыш, глупыш! — боец похлопал Юру по плечу. — Да где же ты его в такой заварухе сыщешь? — И подумал о своих оставшихся дома пятерых ребятах. Он обнял Юру за плечи и повел к своему посту — к платформам. — Как тебя звать-то?
— Юра.
— А фамилия?
— Фамилия?.. — повторил Юра. И назвал первую пришедшую ему в голову фамилию одного из товарищей по школе: — Рыжиков.
— А моя — Гребенюк. Вот и познакомились!
От душевной теплоты, которую проявил к нему этот чужой человек, Юре стало стыдно за свое вранье. И он торопливо рассказал Гребенюку, как к нему в вагоне отнеслись пассажиры и как его высадили. От обиды за себя и от пережитых волнений Юра вдруг заплакал. Гребенюк еще крепче прижал его к себе.
— Ты чего, сынок, о папе горюешь? — спросил он. — Найдем твоего папу!.. — Они прошли вдоль платформы к товарным вагонам, и Гребенюк постучал в дверь одного из них.
— Это ты, Фотич? — послышалось из-за двери.
— Я! — отозвался Гребенюк. И большая дверь поползла вправо. — На, прими паренька!
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Несмотря на ранний час, аэродром в это дождливое утро жил боевой жизнью: самолеты шли на старт; взад и вперед мчались бензозаправщики, разбрызгивая лужи.
Промокшие под дождем, Аня и Тамара стояли на посадочной площадке, ожидая «девятку». Сквозь пелену дождя они разглядели идущие на посадку У-2. Аня вздернула кверху белый флажок.
— Вера! — радостно вскрикнула Тамара и побежала к приземлившемуся самолету.
Не успел еще самолет остановиться, как она вскочила на крыло и, уцепившись за борт, стала размахивать письмом.
— От кого? От Стропилкина? — спросила Вера, стараясь перекричать гул мотора.
— Нет! — Тамара замотала головой.
— От кого же? — Вера нагнулась и выхватила у нее письмо. Она узнала руку отца. — Папа!.. Папа пишет!.. — Сдернув зубами перчатку с правой руки, Вера оторвала край размокшего конверта и, не вылезая из самолета, стала читать.
Ее глаза бегали по строчкам расползающихся от капель дождя фиолетовых букв. «Он был здесь! — думала она. — Сегодня идет в бой!.. Наверное, уже в бою!.. Так и не увиделись...» Из ее глаз потекли слезы.
Тамара, нагнувшись через борт, рукой дотронулась до мокрого лица подруги.
— Ну, чего?.. Чего разнюнилась? — Она подхватила Веру под мышки и потянула вверх. — Вылезай!.. Пойдем скорее в палатку... Там еще что-то есть!.. Отец подарок тебе оставил, большую коробку. Наверно, с конфетами.
— Тамара, милая, я так рада!.. — Вера высвободилась из ее объятий.
— Так радуйся! А ты плачешь... — Тамара встряхнула Веру за плечи. — Эх ты, товарищ летчик!
Вера сунула письмо в карман и соскочила с самолета.
— Где же ты вчера застряла? — спросила Тамара. — Чего только о тебе не передумали! Командир даже фронт запрашивал.
— Армия документы задержала. А вечером начался такой ливень, что никак нельзя было вылететь. Только сегодня на рассвете еле-еле поднялась.
— Здорово болтало?
— Порядочно... Устала я.
— Это плохо. Похоже, что снова лететь придется. — Тамара взяла ее под руку. — Сегодня чуть свет нас созвал командир и сказал, что фашисты со стороны Рузы наступают на Звенигород. Танки уже у Локотни. Там пробка. Нам приказано разбомбить их.
— Нам? Разбомбить? — удивилась Вера.
— Ага! — Тамара кивнула головой. — Сейчас техники подвеску бомб делают. Навесим бомбы и полетим... А сейчас беги к Кулешову, он тебя ждет. — Выдернув из кармана носовой платок, она вытерла мокрое Верино лицо. — А я пойду готовить свою «семерку».
Вера пошла прямиком по грязи и думала о том, что ответит отцу: «Напишу ему, чтобы он мне как-нибудь намеком дал понять, где находится его дивизия. Ведь я и сама могу к нему прилететь. Летаю же я по армиям...»
— А, Железнова, здравствуйте! — приветствовал ее вышедший из палатки Кулешов. — Идите побыстрее, небось насквозь промокли. — Он приподнял мокрое полотнище и пропустил Веру в палатку. — Снимайте скорее шлем и куртку и садитесь вот сюда, к печке.
Вера сняла куртку, стянула сапоги. Расстегнула комбинезон, но никак не могла из него высвободиться: уж очень он задеревенел, да и озябшие руки не слушались. Вошедший в это время комиссар помог Вере снять мокрую одежду и усадил ее на разбитую табуретку.
— Придется ей, Федор Федорович, часок-другой вздремнуть, — сказал Рыжов. — Спать небось хочешь, товарищ Железнова?
— Нет, товарищ Рыжов, не хочу. Вот есть хочется!
— А, это можно! — Кулешов крикнул: — Грибов!
— Я, товарищ командир! — прогремело из палатки, и перед ними появился рослый солдат.
— Принеси-ка хорошую порцию завтрака! — Переждав, пока солдат повторил приказание и вышел, Кулешов снова обратился к Вере: — Так вот что, Железнова, пока вы будете отдыхать, ваш самолет заправят, снарядят. Вы полетите бомбить врага. — Он повернул голову и посмотрел на Веру. Та в ответ кивнула головой. — Задача для вас новая и почетная. Я вас проинструктирую и поведу сам. Вы полетите в звене Урванцева.
Кулешов объяснил обстановку и стал пристально рассматривать карту.
По палатке монотонно барабанил дождь. Потрескивали в печке дрова.
— Товарищ подполковник, — обратилась к Кулешову Вера, — разрешите мне лететь сейчас. Я не устала! Вот, честное слово, не устала!..
— Нет, Железнова, нельзя! Вам надо поспать.
В это время Грибов принес два котелка — один с гречневой кашей, другой с чаем — и большой кусок хлеба, на котором лежало несколько кусков сахару и квадратик масла. Он быстро выложил кашу в эмалированную чашку и козырнул: