Испытание. По зову сердца

Алексеев Николай Иванович

— Ну ничего, думаю, теперь вам будет работать значительно легче: все основные вопросы я возьму на себя!

В комнату вошел ординарец Доброва и напомнил Железнову, что полковник ждет его обедать.

В квартире Доброва разносился пряный аромат перца, пережаренного с луком сала и кислой капусты. Яков Иванович угадал, что здесь варятся солдатские щи и гречневая каша. На столе, застланном газетами, стояла бутылка «Московской». На алюминиевой тарелке поблескивала жиром разрезанная и прикрытая аппетитными колечками лука селедка.

Добров усадил Железнова, налил ему и себе по полному стакану водки.

— За разгром врага! — Он чокнулся и выпил свой стакан залпом, даже не поморщившись.

Железнов отпил только половину.

— Ты что же, за разгром врага пить не хочешь? — спросил Добров и взял бутылку, чтобы долить ему. — Это не по-фронтовому!..

— Не могу, Иван Кузьмич, — Железнов прикрыл стакан рукой. — Мне сейчас в должность вступать.

— А, успеешь еще! — махнул рукой Добров.

— Генералу представляться! — Яков Иванович искал подходящий повод, чтобы отказаться.

— Подумаешь, тоже причина!.. Лучше заложи хорошего «пыжа», — Добров подвинул гостю закуску, — и хватим за доброе здоровье! Смотри, если не выпьеш, я рассержусь!..

К счастью Якова Ивановича в этот момент в квартиру вошел адъютант командира дивизии. Он сообщил, что комдив приехал и просит Железнова прибыть к нему.

Добров отпустил Якова Ивановича с условием, что тот будет у него ужинать и, показав на недопитый стакан, сказал посмеиваясь:

— Оставлю как упрек!.. Если не сдержишь слова, вылью за шиворот!

Когда Железнов вошел к Щербачеву, врач делал генералу укол в руку. В комнате пахло камфарой.

— Я сейчас, — сказал генерал и предложил Железнову сесть. — Сердце что-то подводит... Вот ездил туда, — генерал махнул рукой в ту сторону, откуда доносилась канонада. — Смотрел участок фронта, который нам приказано занять. А дорога трясучая! Меня в машине и прихватило.

Когда врач ушел, Железнов придвинул стул к кровати Щербачева.

Генерал обрисовал ему состояние дивизии, рассказал о положении на фронте и изложил свои мысли по организации марша.

— Прошу вас, вместе с Бойко подсчитайте время и продумайте построение колонн и их боевое обеспечение. — Щербачев устало опустился на подушки. — Продумайте всю эту организацию с таким расчетом, чтобы в ночь на послезавтра можно было сменить части дивизии генерала Бегичева... Учтите активность противника и предусмотрите контрмеры на случай возможного удара со стороны Рузы... В двадцать три ноль-ноль прошу доложить приказ на марш.

— Будет исполнено, — пряча блокнот в карман гимнастерки, ответил Железнов и поднялся.

— Как только мне станет получше, я к вам приду, — сказал Щербачев. — Поэтому не прощаюсь...

— Что вы, товарищ генерал! — запротестовал Железнов. — Вам надо полежать. — И он передал Щербачеву предложение Военного совета отправить его в госпиталь.

— Сейчас не могу, — покачал головой

генерал. — На кого дивизию оставлю? На Доброва? Да он мне в один день весь командный состав разгонит. А при умелом руководстве с нашими командирами можно чудеса творить! Прекрасная дивизия!

— Я ему помогу, товарищ генерал. А если станет зарываться — одерну!

— Ну и пойдет потасовка на весь фронт! — улыбнулся Щербачев. — Хотя я охотно вам верю. Мне о вас много хорошего говорил полковник Лелюков.

— Александр Ильич? — переспросил Яков Иванович. — А где же он сейчас?

— Да недалеко отсюда, под Наро-Фоминском. Командует московской Пролетарской мехдивизией, — ответил Щербачев и снова вернулся к прежнему разговору. — Доброва нужно держать в руках. Странный он человек! В нем есть хорошие качества — храбрость, твердость, напористость, но он страдает большим пороком: не уживается с людьми. Все у него плохие и даже негодные. Только он один хороший!.. Так что оставить дивизию пока не могу!..

От генерала Железнов пошел прямо в штаб. Он отдал начальникам служб и командирам частей распоряжения, касающиеся подготовки к маршу, и вместе с Бойко принялся разрабатывать организацию и обеспечение этого марша.

О том, что он обещал Доброву вместе поужинать, Железнов вспомнил только около полуночи, да и то лишь в связи с тем, что в той стороне, где стоял домик Доброва, загрохотали разрывы бомб. Яков Иванович сразу же позвонил Доброву по телефону. Добров ответил, что все обошлось благополучно, только в окнах вылетели все стекла, по дому ветрище свищет, и поэтому он придет сейчас в штаб.

Яков Иванович собрался к комдиву с составленным им проектом приказа, но в дверях встретился с вошедшим Добровым. Железнов протянул ему проект приказа.

Добров вошел в комнату и выразительно взглянул на Бойко, кивнул при этом на дверь. Бойко понял его и вышел из комнаты.

— Вот что, товарищ Железнов, — начал Добров, когда они остались вдвоем. — Я здесь не начальник какой-нибудь службы, а первый заместитель командира дивизии. Вы видели, каково состояние здоровья комдива? Поэтому прошу вас все вопросы, которые мне придется проводить, предварительно согласовывать со мной.

— Я вас, товарищ Добров, не совсем понимаю, — сказал Железнов, тоже перейдя на официальный тон.

— А тут понимать нечего! Возьмите за правило — прежде чем докладывать командиру дивизии, советуйтесь со мной. — И Добров, подойдя поближе к мигавшей лампе, стал читать приказ.

Якову Ивановичу стоило некоторого напряжения удержать себя от неприятного разговора с Добровым. Он не возражал против того, чтобы с ним советоваться, однако начальственный тон Доброва раздражал его.

— Вот видите, товарищ полковник, — Добров положил приказ на стол, — если бы вы посоветовались со мной, то, наверное, приказ был бы написан совершенно в другом духе.