Испытание. По зову сердца
Шрифт:
— Товарищ Железнова, кушайте на здоровье!..
— Да, да, Железнова, не стесняйтесь, ешьте и ложитесь вот на мою кровать, — Кулешов показал на топчан. — Учтите, работа будет напряженная. Летать придется не один раз, а столько, насколько сил хватит. — И он вышел из палатки.
Вера поела и легла. Грибов набросил на нее шинель командира, и она укрылась ею с головой. Под сухой шинелью было тепло и глухо, только где-то вдалеке слышался грохот артиллерии... Через несколько минут Вера уже спала.
Ей приснилось то, о чем она думала перед сном: вот она вместе с отцом летит на двухместном
— Железнова, что с вами? — Грибов теребил ее за плечо. — Куда шинель-то тянете? — Вера открыла глаза. Не соображая, в чем дело, приподнялась на локте, отбросила рукой нависшие над глазами волосы и снова легла. — А вам уже пора вставать, — опять услышала она тот же басовитый голос Грибова. Вера протерла глаза. Перед нею стоял Грибов, держа в руках комбинезон.
— Вот принес вам сухой комбинезон и погрел его около печки, а ваш до сих пор еще мокрый.
— Дождь идет? — потягиваясь, спросила Вера.
— Стих немножко, только моросит. Погоды сегодня так, видно, и не будет. — Грибов положил одежду на табуретку и, захватив пустые котелки, вышел.
За палаткой послышались голоса Кулешова и Рыжова. Вера быстро вскочила, надела комбинезон и натянула сапоги.
— Ну как, Железнова, отдохнули? — войдя в палатку, спросил командир. Он повесил мокрое кожаное пальто на воткнутую в землю рогульку, заменяющую здесь вешалку, отстегнул пояс с пистолетом и сумкой и положил на постель. Потом подошел к столу, развернул большой планшет и склонился над картой. Он вымерял по ней циркулем расстояние, что-то подсчитывал, водил по карте толстым карандашом, а потом медленно почесывал им лоб.
Ему было над чем подумать! Ведь предстояло на старых У-2 выполнить сложную боевую задачу: разбомбить гитлеровские танки так, чтобы ни один из них не сдвинулся с места!.. В ушах Кулешова еще звучали слова командующего Военно-воздушными силами фронта: «...Проселки развезло, речонки вспухли, у фашистских танков — единственный путь на Звенигород. Беспрерывные дожди сковали нашу боевую авиацию, и теперь вся надежда только на вас! Вы, конечно, больших дел не сделаете, но своими внезапными, терроризующими налетами задержите немецкие танки на сутки, а то и на двое. Там, глядишь, облака немного поднимутся, и тогда мы выпустим наши штурмовики и бомбардировщики...»
«Больших дел не сделаете!..» — Кулешов вспомнил гражданскую войну. Тогда он бомбил белогвардейцев на плохих самолетах. — «Больших дел не сделаете?» — мысленно повторил он. «Нет, сделаем! — ответил он. — Да еще как сделаем!.. Обработаем фашистов так, что все к месту прилипнут!»
На чистом листе бумаги он ставил отметки. «Первую группу самолетов я поведу сам, вторую — Рыжов. Потом, вот на этом рубеже, мы разобьемся на более мелкие группы. А здесь, — он остановил карандаш восточнее Локотни, — полетим парами. И будем долбить до тех пор, пока у нас хватит сил!» — Он выпрямился и, улыбнувшись Вере, махнул кулаком:
—
— Долбанем, товарищ командир! — весело ответила Вера.
— Вдребезги разобьем их?
— Вдребезги!
— И точка! — Кулешов провел по карте красную линию на Звенигород, а у надписи «Введенское» повернул карандаш на запад и повел эту линию по лесу, немного севернее дороги, на Рузу. У деревни Локотня он нанес несколько стрелок, указывающих на юг, обозначил разворот и потянул красную линию прямиком на аэродром.
— Я назначил Урванцева командиром вашего звена, и вы должны ему беспрекословно подчиняться! Он хороший парень, из него будет прекрасный летчик-истребитель, — не отрываясь от карты, сказал он Вере.
— Если он хороший, почему же его не направили в летную школу?
Кулешов строго взглянул на Веру.
— Бывают разные обстоятельства, ни от него, ни от нас не зависящие, — сказал он.
Вера почувствовала, что допустила бестактность, и сконфузилась. Она нерешительно шагнула к столу.
— Садитесь, Железнова, сюда. — Кулешов пододвинул Вере табуретку и подал ей чистую карту. — Нанесите на эту карту задачу и маршрут.
Сделав последний синий кружок на карте, Вера задумалась. У нее возникло желание в свой первый бой пойти коммунисткой. Достойна ли она этого? Ей вспомнилось, как она спрашивала совета у отца, когда вступала в комсомол, и как ответил отец: «Если ты чувствуешь себя честной, правдивой и до последнего дыхания преданной своему народу, своей Родине, то ты — комсомолка...»
Задумавшись, Вера даже не заметила, как Кулешов вышел из палатки, не видела, как вывалился из печурки чадный уголек и едкий дым стал подползать к ней.
Вошедший в палатку Рыжов бросил уголек обратно в печурку и удивленно посмотрел на Веру.
— Что с тобой, Железнова? — спросил он.
Вера вздрогнула. Она не слышала, как он вошел.
— Да так, задумалась, Петр Алексеевич...
— О чем же?
Вера нерешительно посмотрела на Рыжова: сказать или нет.
— Можно мне с вами посоветоваться? — наконец спросила она.
— Ну конечно, Железнова, — ответил Рыжов. — Буду рад, если смогу помочь тебе.
— Видите ли... Я бы хотела вступить в партию... Могу ли я?.. — сбивчиво проговорила Вера и от волнения крепко, до боли в пальцах сжала в руке карандаш.
— Ах вот оно что!.. — Рыжов подошел к Вере и положил руку на ее плечо. — Можешь!.. Хорошая будешь коммунистка. — Вера посмотрела на него радостными глазами. — Заявление написала?
— Нет еще... Просто так думала... И потом надо найти поручителей...
— Я за тебя поручусь!.. Пиши.
Черная, залитая дождем земля сверху казалась лакированной. Изнуренные кони с трудом тащили орудия по разбитой дороге. За ними, оставляя сизый дымок, медленно двигались «катюши» и тяжелые грузовики. Веру возмущало, что такое новое, такое могучее оружие задерживают. Ей хотелось крикнуть: «Что вы смотрите, артиллеристы! Пропустите «катюши»! Но она тут же убедилась, что артиллеристы ни при чем: на узкой дороге свернуть было некуда, кругом грязь и вода. Она в досаде покачала головой и прибавила газу, догоняя самолет Урванцева.