Исторические портреты
Шрифт:
Все заботы по строительству порта и города Мекензи постепенно переложил на Сенявина.
Неделями без отдыха метался флаг-офицер по бухточкам и берегам. Договорился с командирами полков — на стройки стали высылать солдат в помощь матросам. Съездил в Балаклаву, подрядил тамошних мастеровых-каменщиков. Не хватало материалов — Сенявин приказал брать камень в Херсонесской бухте. Доставляли на тех же самых карбасах, которые здесь отыскали полгода назад. Мекензи обычно отмахивался от просьб своего флаг-офицера — доложить начальству о нехватке леса, камня, и тогда Сенявин сам обратился в Адмиралтейство.
Постепенно всё наладилось, и весной 1784 года Севастополь уже обозначился первой улицей с каменными домами. Слева от пристани расположились кузницы, склады,
«Построили первую часовню «Святого Николая», — так отметил Сенявин в своих записках это знаменательное событие. — Часовня освящена 6 августа, кузница была готова в три недели, пристань сделана с небольшим в месяц, а в дом перешёл адмирал и дал бал на новоселье 1 ноября. Вот откуда начало города Севастополя».
Осенью корабли эскадры салютовали первенцу херсонских верфей, 70-пушечному кораблю «Слава Екатерины» под командой капитана 1-го ранга Марка Войновича.
Минул год. У самого входа в Южную бухту неподалёку от приметного мыска загрохотал якорь, отданный 50-пушечным фрегатом «Святой Павел». Фрегат встал на якорь лихо, без суеты и излишнего шума. Капитан 1-го ранга Фёдор Ушаков отдал команду:
— Опустить шлюпки. Экипажу дозволено на дна часа съехать на берег.
К прибывшим кораблям Мекензи относился с прохладцей. Больше занимался увеселениями и своими делами. Осенью, когда в Севастополе объявилась ревизия, посланная Потёмкиным, который с того года стал главнокомандующим нового Черноморского флота, Мекензи сразу сказался больным и устранился от проверки. Ревизия обнаружила крупные недостачи, и высочайшим повелением «главный командир» был привлечён к ответственности «за неправильное расходование казённых сумм». После этих событий Мекензи занемог по-настоящему, проболел недолго и после Рождества скончался.
Вместо него Потёмкин назначил своего протеже Войновича. Вступив в должность, Войнович хотел оставить при себе Сенявина флаг-офицером. Сенявин согласился, но попросил:
— Ваше превосходительство, должность сия отлучила меня от службы корабельной. Посему, оставаясь при вас, желал бы предстоящую кампанию самостоятельно судном управлять.
Потёмкин сам указал на Сенявина:
— Нынче с Константинополем сношения обретают важный смысл. Посланник наш, Булгаков, просил надёжного офицера отыскать.
Русский посланник Яков Иванович Булгаков обрадовался новому человеку из России. За двадцать лет дипломатической службы он научился с одного взгляда оценивать людей. Сенявин пришёлся ему явно по душе. За обедом он рассказывал новому знакомому о разных интригах и происках дипломатов в Стамбуле. Частенько они не ладили, но потом сходились и мирились, чтобы сообща воздействовать на Порту.
— Но при всём том, братец вы мой, — попросту говорил посланник, — вся эта шатия — и французы, и пруссаки, и англичане — цель имеют превосходную: вредить как можно больше России-матушке.
Осенью Войнович усиленно просил вернуть Сенявина в Севастополь. Приближался момент выезда из Петербурга императрицы в путешествие по южным областям для обозрения недавно присоединённых провинций. Поездку эту с неимоверным размахом задумал Потёмкин — деньги-то из казны для него лились беспрерывным ручьём.
Едва из Херсона пришло известие, что Екатерина намерена посмотреть Севастополь и флот, как всё в Ахтиарской бухте и вокруг взбудоражилось. Командиры кораблей меняли рангоут и такелаж, шили новые паруса, заказывали новую форму для служителей. Войнович, как только появился Сенявин, вцепился в него мёртвой хваткой. Первым делом он надумал перестроить дом Мекензи под царский дворец, потом помпезно обставить встречу и сопровождение Екатерины от Инкермана до дворца.
Накануне приезда императрицы в Крым Войтовича произвели в контр-адмиралы, а Сенявин стал капитан-лейтенантом.
В жаркий полдень 22 мая 1787 года Екатерина со спутниками приехала в Инкерман. Ещё издали, спускаясь с гор, прибывшие увидели лазурную гладь громадной бухты и застывшие на рейде корабли эскадры.
У пристани, в устье Черной речки, стояли наготове катера, в парадной форме Войнович ожидал Екатерину. Милостиво подав ему руку, Екатерина легко вошла на катер. Дальнейшие события красочно описал Сенявин. «Лишь только катер государыни отвалил от берега и показался штандарт, в то самое время, со всего флота и крепостей салютовали с каждого по 101 выстрелу. Потом поравнявшись, государыне противу середины флота салютовано в другой раз, по прибытии к пристани и снятии штандарта салютовано в третий раз по столько же выстрелов. День ясный клонился к вечеру, теплота воздуха охлаждалась лёгким ветром с моря, и всё это вместе приветствовало шествие государыни наивеликолепным образом.
По прибытии её величества во дворец генерала тет, штаб- и обер-офицеры были представлены и все удостоены руки её величества. Я и капитан Mopcкой артиллерии Юхарин были в это время на корабле заняты некоторыми распоряжениями и представлялись спустя часа два особо.
Когда я целовал руку государыне, тогда князь Григорий Александрович сказал несколько слов в пользу мою. Её величество, изволило подать мне и другую руку и сказало: «Вот ему в другой раз и другая моя рука за хорошую его службу». Я не могу выразить тогдашний мой восторг, а скажу только, что все последующие мои награждения никак уже сравниться с сим не могли. В то время целование царской руки делалось с коленопреклонением, может, я и ошибаюсь, это мне казалось тогда и теперь весьма и очень хорошо». Когда сгустились сумерки, бомбардирское судно, стоящее посреди бухты, открыло ураганный огонь по укреплённому городку на Северной стороне. С третьего выстрела городок загорелся, а после пятого запылали все башни и стены. Гости были поражены меткостью канониров, а Екатерина восхитилась:
— Передай благоволение наше Войновичу, — сказала она Потёмкину, — особливо за пальбу пушечную.
— Канониров, матушка-государыня, меткой стрельбе обучал бригадир Ушаков, — пояснил светлейший князь. — Сей опытный капитан держится не токмо догм, а сам учиняет новизну в экзерцициях.
Минуло два месяца после посещения Екатериной Крыма, и Турция без объявления войны неожиданно напала на русские сторожевые корабли в Днепровском лимане у Кинбурна. Султан намеревался вначале расправиться с Лиманской эскадрой, а затем уничтожить другую эскадру, Войновича, в Севастополе. Но у Кинбурна десант турок был наголову разбит войсками Суворова, а накануне Потёмкин распорядился Войновичу выйти в море, искать и атаковать неприятеля. Трусоватый Войнович замедлил с выходом в море, и это привело к беде. Флаг-офицер Сенявин вспоминал:
«2-го сентября поутру вступили мы с добрым попутным ветром проворно под паруса: три 70-пушечных корабля, два пятидесяти и шесть 40-пушечных фрегатов, — всё тут, что было налицо морских наших сил. Проплыв половину расстояния, 4-го числа случились нам ветры тихие и переменные, 8-го числа в полдень мы были от Варны в сорока милях итальянских, ветер дул от W, ввечеру ветер стал крепчать и отходить к NO, а с полуночи сделался ужасный шторм от NNW.
9 числа на рассвете видели мы только один корвет и два фрегата без мачт. В 9-м часу у нас на корабле все три мачты сломались разом, сделалась большая течь. Мы положили якорь на глубине 55-ти саженях, выдали полтора каната; якорь задержал, корабль пришёл к ветру и течь несколько уменьшилась В полдень никого от нас не было видно. 10-го течь у нас прибавилась, а 11-го числа с вечера до полуночи так увеличилась, что во все помпы, котлами и ведра ми изо всех люков едва только могли удерживать воду, и мы в это время были точно на краю погибели».