Истории для кино
Шрифт:
– Диточка, спокойно! – подмигивает Скрипач. – Это не то, что папе запретил доктор.
– Не порть мне ребенка! – немедленно парирует Утесов.
– Короче, – продолжает Тромбонист, – Мы знаем, Лёдя, что больше всего на свете ты любишь нашу с тобой музыку. Хорошую музыку! И мы дарим тебе – хорошего понемножку…
Тромбонист дает отмашку своим тромбоном, и ветераны «Теа-джаза» начинают попурри из старых песен. А на лице Утесова – целая гамма чувств, вызываемых той или иной мелодией.
«Легко на сердце от песни веселой» – и появляется бодрая улыбка.
«Как
«Одессит Мишка» – и сурово углубляется морщина меж бровей.
А когда звучат лихие «Бублички», взгляд Утесова туманится воспоминаниями…
УКРАИНА, 1911 ГОД
По разбитым сельским дорогам тащится караван цирка Бороданова – под аккомпанемент бесконечного дождя и песенки, которую напевает, болтая ногами на одной из тяжело груженых подвод, Лёдя:
Ночь надвигается, фонарь качается,Босяк ругается в ночную тьму.А я немытая, дождем покрытая,Всеми забытая здесь на углу.Купите бублички, горячи бублички,Гоните рублички сюда скорей!И в ночь ненастную меня, несчастнуюТорговку частную ты пожалей.Мускулистый бритоголовый силач Яков Ярославцев резко обрывает песню Лёди:
– Заткнись!
Да, отношения у них не сложились сразу. Хотя совершено не понятно почему.
Вот уже месяц бородановский цирк колесил по украинским селам, молдавским поселениям, татарским и еврейским местечкам, разбивая свой шатер-шапито на рыночных площадях и по мере сил развлекая местную публику
А публики в шапито набивалось немало – особенно детей. Ну, и взрослые, конечно, тоже: простые селянки с живыми румяными лицами, в пышных цветастых юбках и кофтах, манерные дамочки – учительницы и продавщицы, модистки в шляпках с вуальками и кружевных перчатках, мужики в косоворотках и начищенных сапогах, местные франты в клетчатых пиджачках и даже с тросточками… Вся эта разношерстная публика одинаково радовалась, веселилась, хлопала, свистела и дружно лузгала семечки, несмотря на грозное предупреждение Бороданова перед началом программы, что семечки категорически запрещены.
Бороданов – не только хозяин цирка, но и шпрехшталмейстер, объявляющий номера. Номеров было немного, но были они неплохие: жонглеры – два крепыша, акробаты-велосипедисты, конные наездники, силач Ярославцев…
Ярославцев действительно был силачом. Он запросто выжимал штанги, легко играл пудовыми гирями и, запрягшись в телегу, катал на себе чуть ли не всю детвору, набившуюся в шапито.
А Лёдя – мастер все руки и старший куда пошлют: немножко акробат, немножко жонглер, рыжий клоун, зазывала публики, а в свободное от всего этого время убирал манеж и ухаживал за лошадьми.
Так что, казалось бы, у Ярославцева и Лёди – у каждого свое дело, своя жизнь, и делить им нечего. Но нет, была, была в цирке очаровательная, семнадцатилетняя, ну просто куколка – белокурая и с голубыми глазками – дрессировщица собачек Любаша. Она-то и стала пока что еще не очень явным, но уже явно созревающим яблочком раздора силача и клоуна.
Вот и сейчас из-под вороха циркового тряпья, лежащего между Ярославцевым и Лёдей, высовывается ангельская головка дрессировщицы, а вслед за ней выныривают мордочки собачонок.
– Скоро приедем? – спрашивает Любаша.
– А хрен его знает! – ворчит Ярославцев. – По такой-то дороге…
Лёдя улыбается девушке:
– Но вообще-то уже недалеко.
А Ярославцев опять ворчит:
– Спи, спи, егоза… Когда спишь, не так жрать хочется…
– Я не голодная, – заверяет Любаша.
– Ну да, птичка-невеличка, – усмехается силач. – Зернышко в день – и сыта!
Любаша грустно смотрит в серое небо:
– Когда уже этот дождь закончится…
С передней подводы спрыгивает Бороданов, дожидается силача и Лёдю с Любашей, подсаживается к ним.
– Скоро село большое будет, там станем.
– В дождь плохо шатер ставить, – продолжает ворчать Ярославцев.
– Зато публике в такую погоду – только в цирк ходить, – заверяет Любаша.
– До цирка еще дойти надо, – вздыхает Лёдя. – А тут можно в болоте утонуть!
Телега спотыкается и застревает в глинистой колее. Все с немым укором смотрят на Лёдю. Тот виновато оправдывается:
– А я чего… Я просто сказал…
– Сказал – накаркал! – рычит Ярославцев.
Силач спрыгивает в грязь и берется за край подводы. Лёдя хочет помочь, но силач отмахивается от него.
– Отойдь! Еще опять чего-нибудь сглазишь!
Поднатужившись и крякнув, Ярославцев вытаскивает подводу из грязи. Любаша восхищенно хлопает в ладоши. Лёдя ревниво косится на богатыря.
Телега трогается, Ярославцев усаживается рядом с Любашей. Хочет сесть и Лёдя, но силач сталкивает его.
– И без тебя подвода в грязи топнет! Давай на бородановскую…
Лёдя, стиснув зубы, догоняет первую подводу. Бороданов протягивает ему руку, помогая залезть, оглядывается на Ярославцева и усмехается в усы:
– Вот так-то… Это – цирк. А ты как думал?
Вместо ответа Лёдя тоже вдруг улыбается и показывает на светлеющий горизонт:
– Уже, кажись, развидняется!
И верно, непогода сменилась солнцем. На площади большого селения, посреди ярмарки, развернут балаган, к нему со всех сторон стекаются ручейки зрителей.
Лёдя работает на раусе – дощатом помосте у входа шапито. Одетый в клоунский наряд, он зазывает публику.
– Господа почтенные, люди отменные! Билеты берите – к нам заходите! Удивляйтеся! Наслаждайтеся! Чем больше за билет заплатите, тем лучше артистов увидите!