Истории отрочества и юности
Шрифт:
Помню отчетливо один эпизод, за который мне было стыдно еще тогда, сразу после игры. Сергей пропустил мяч, ничего особенного, кому не забивали, но я не сдержался и наорал на него. Видать, здорово его оприходовал словесно. Во всяком случае, Сергей просто покинул ворота и пошел прочь: молчит, голову опустил. Его догнал Юра, самый старший из нас, стал уговаривать, успокоил. Сергей вернулся. А я почувствовал себя нехорошо. Часто не сдержанный, настоящий «псих» на поле, я срывался не один раз. Но тот эпизод был, наверное, «зашкаливающим».
Еще помню, как мы с Сергеем ходили по «полю» после недавнего вечернего дождя и сбивали ногами росу с травы. Причиной стали сомнения Юры, что игра состоится.
У Сергея были отличные родители и младшая сестра. Я все чаще приходил к нему в гости и проводил там время. Однажды его отец вырезал нам из толстой фанеры «винтовки», очень похожие на настоящие. Кроме того, приделал к ним оконные шпингалеты, и теперь мы могли «при выстрелах» передергивать «затворы». Мы буквально влюбились в наше оружие. В конце концов, перебежки и стрельба из укрытий вокруг сарая перестали нас удовлетворять, и мы вырыли себе – конечно, при помощи отца Сергея – самый настоящий окоп. Он был сразу за сараем и чуть правее дома – впереди простирался длинный огород до самого соседнего двора. Достаточно места для того, чтобы перебить, как можно больше фрицев и других врагов Родины, «пока они к нам добегут».
Мы никак не могли распрощаться с окопом, наступил декабрь, тогда еще без снега, но с морозом, а мы все сидели в этом окопе, подолгу и настырно. Уже и пыл к постоянной стрельбе пропал, а мы все сидели там: похоже, дело у нас перешло к «окопной войне».
Тема Сергея и оружия будет не полным, если не упомянуть один постыдный – с моей стороны – эпизод со стартовым пистолетом, теперь уже настоящим: однажды он появился в семье Сергея. Тяжелый, всамделишный, в ладонь возьмешь – чувствуется, что не игрушка, нужно прилагать усилие, что удержать. Он поразил меня настолько, что я не мог успокоиться, до того мне его захотелось. Я, с раннего детства спокойно относившийся к чужой собственности, какой бы они ни была, буквально ошалел. И это при том, что мне было позволено взять к себе оружие и погулять сколько-то дней.
И я взял. Чтобы уже никогда его не отдать. Я мучился все эти несколько дней, пока не пришел и не сказал Сергею, что я случайно потерял пистолет. Ложь была какой-то бесхребетной, но Сергей воспринял эту потерю спокойно. Он поверил. Ладно бы на этом закончилось, но нет – мне этого было мало. Мне оказалось недостаточно владеть этим пистолетом дома, мне хотелось и к Сергею с ним прийти. И я додумался еще до более путаной и бестолковой лжи: обмотал рукоятку изолентой и представил Сергею пистолет, как очень похожий на его потерянный, но другой – точно такой же.
Уж не знаю, говорил ли об этом Сергей родителям, и как они на это отреагировали, возможно, для его отца потерянный стартовый пистолет был лишь куском металла, доставшимся ранее им бесплатно. Во всяком случае, меня никто не разоблачал, Сергей вел себя со мной, как прежде, и ничего не изменилось. Ирония была в том, что я мог играть с его пистолетом, как со своим – и у него дома, и к себе уносить. Не было абсолютно никакой разницы, его это пистолет или мой. Воровство оказалось бессмысленным, как если бы я позавидовал, что солнце светит кому-то больше, чем мне, и с этим надо что-то делать.
Не помню, чем закончилась эта история с пистолетом. Похоже, я «подарил» ему «свой», взамен потерянного, но не уверен. Наверное, игрушка надоела мне, и стало неважно, у кого она находится, у меня или у моего друга. Это непостижимое и бессмысленное воровство сошло мне с рук, оставшись лишь у меня в памяти.
А Сергей был хорошим другом, тихий, ни на чем не настаивал, спокойный.
Мы все еще радостно здоровались в школе, общались, но постепенно отдалялись – одной школы было недостаточно. У Сергея появились свои друзья на Болоте, и, хотя мы несколько раз собирались встретиться после школы, дальше планов дело не пошло.
Сергей прожил лишь шестнадцать лет. И погиб при странных обстоятельствах. Это был несчастный случай: он вроде бы упал с обрыва в реку, будучи подвыпившим, после некой молодежной тусовки, а может меня уже подводит память.
Рассказ о нем можно закончить жутковатым, почти мистическим фактом. Спустя годы, уже будучи совершеннолетним, я случайно встретил Лену, его сестру, и разговор коснулся Сергея. Она сообщила, что сразу после его исчезновения, но до подтверждения факта смерти, кто-то звонил им, и она узнала голос брата – он просил ее о помощи. Разговор с ним тогда прервался, и больше никаких звонков не было. Лена считала себя виноватой в том, что не помогла брату. Услышав такое, я мог лишь молча это переваривать – не хватило духу уточнять подробности или же пытаться убедить девчонку, что ей наверняка померещился голос Сергея. Я до сих пор не могу точно сказать, поверил ли я тогда его сестре.
Пока я жил с родителями, я частенько видел его мать из окна своей комнаты. Она всегда казалась мне печальной и придавленной чем-то невидимым. Я старался не сталкиваться с ней на улице: мне было не по себе, как если бы в случившемся была доля моей вины. Много позже, когда я вырос, она меня уже не узнавала. Тем не менее, у родителей Сергея вскоре после его смерти – год или два минуло – родилась дочь, его младшая сестра. И однажды я поймал себя на мысли: не погибни Сергей, этой девочки никогда бы не было.
5. Лето
Кожу ласкает теплый воздух. Само тело находится в коконе, защитном, мягком, но почти неосязаемом. Стрекот кузнечиков. Шорох листвы, с которой играет ветерок. Запахи травы, цветов, теплой земли. Тихие спокойные вечера, когда день не умирает, но укладывается спать, чтобы завтра вернуться со свежими силами. Странное умиротворение, основанное – звучит почти абсурдно! – всего лишь на отсутствии холода. Все равно, как лишь одно отсутствие боли уже может дарить счастье и наслаждение. Можно просто сидеть на скамейке, наслаждаясь теплом, вдыхать воздух не только обычным способом, но всем телом, каждой его порой. Каждой клеточкой. И это возможно лишь летом.
Много позже, став взрослым, в одной книге я прочту строчки из одной песни в стиле рок-музыки.
Иногда я думаю, что я буду делать?
Голубизна лета неизлечима.
Мне так понравятся эти строчки, но по какой-то причине я буду сокращать их, пока не выйдет что-то свое: «Лето неизлечимо». Да, так оно и есть, наверное. Став взрослым, я стану осознавать, что это такое: возможность просто находиться в тепле, сидеть на улице и наслаждаться воздухом каждой клеткой тела. Но в детстве всего этого ребенок не анализирует, он просто живет и наслаждается.