Истории отрочества и юности

Колосов Игорь Анатольевич

С этой крышей связано яркое воспоминание лета после первого класса. Тогда детское население Площади буквально поразила эпидемия игры «в пырскалки» или по-простому – в обливание. Брались любые пластиковые бутылки, лучше всего из-под шампуней, как можно большего объема, проделывалась дыра в крышечке, набиралась вода, и – оружие готово. Ты должен остаться как можно более сухим или, вернее, как можно менее мокрым. Стычки происходили, как между двумя сражающимися, так и между группами. И как-то раз дошло даже до эпохального сражения между дворами. Помню, мы, прямо, как защитники Брестской Крепости – почему-то осталось нас гораздо меньше, чем противников, – отбивались на этой крыше от осаждающих орд ребят

из других дворов, и я даже тогда встретил «среди врагов» своего двоюродного брата, который был старше меня на четыре года. Мы даже перекинулись в пылу битвы парой-тройкой фраз, но родственная кровь оказалась слабее дворовой принадлежности. Почему-то в дальнейшем эта замечательная игра сошла на нет, во всяком случае, подобных «побоищ» уже не было, а сейчас, у теперешних детей, я такого не замечал.

Играли мы и в гандбол, хотя эта игра была лишь для нескольких человек – в одни ворота. Почему-то не прижился у нас ни баскетбол, ни волейбол, быть может, из-за отсутствия «корзины» и волейбольной сетки. В школе – да, с баскетбола в средних классах всегда начинали на физкультуре разминку, меня даже записали в кружок в четвертом классе, но мне эта игра не нравилась, продержался я в той секции очень немного.

Какое-то время занимала игра в карты, чаше всего в обычного «дурака», «пьяницу» и своеобразную, развивающую «Кингушу» (червовый король), о которой я потом нигде не слышал, но, даже становясь старше, я оставался к картам относительно равнодушен.

Вообще все яркие события и игры были, так или иначе, связаны с летом – что говорить, летние каникулы в том возрасте – эта была целая жизнь внутри нашей собственной жизни. Были еще и другие каникулы, осенние и весенние, и тут в ход шла комната школьника, какие были раньше распространены на всех районах от домоуправления, дабы занимать детей чем-то полезным. Там были шахматы и шашки, но я больше играл в настольный теннис и, хотя высот особых не добился, манера игры у меня была особенной, неудобной даже для сильных соперников.

Зимой, конечно же, был хоккей, только с настоящей шайбой редко – болезненная штука, когда ты без защитной амуниции – и без коньков. Чаще всего играли прямо перед домом, воротами были узкие проходы напротив подъездов – штанги обозначали обрывающиеся в проходах бордюры. То есть ворота не располагались друг против друга – они стояли боком друг к другу, а площадка была неширокой – всего лишь проезд перед домом, где двум машинам было не разминуться, а длина – расстояние между подъездами. Что поделать, но с футболом дела обстояли гораздо проще.

Крепости и игра в снежки – это даже больше воспоминание со школьной территории. Во дворе перед или за домом тоже иногда строили крепости, и однажды выстроили едва ли не иглу инуитов – ледяной дом с крышей и единственным входом. Помню, я как-то приходил туда, когда все расходились, просто посидеть в одиночестве на корточках, как в собственном диковинном доме – сидел, пока не становилось слишком холодно.

В те годы было столько разных ребят, с каждым из них я соприкасался по-разному, в разных играх, с годами кто-то отпадал или наоборот появлялся кто-то новый, всех не упомянуть, но рассказ о соседских мальчишках не будет полным, если пропустить еще трех ребят.

Они не участвовали в наших играх, двое из них были еще старше Юры. Один, Андрей, жил в первом подъезде, второй, Дима – во втором. Оба покончили жизнь самоубийством. Не знаю точно, какие были выбраны собственно способы, Андрей вроде бы что-то перенюхал. У них были свои компании, с уклоном во что-то криминальное, командные игры их точно не интересовали. Дима, сам по себе дерзкий и крепкий, с кулаком, в который когда-то вогнал вазелин для более мощного удара, дожил всего до 24 лет, чуть меньше прожил и Андрей, более расхлябанный и

неорганизованный.

Еще один парень, Игорь, из первого подъезда, которого никогда по имени не звали, имел сразу несколько основных кличек: Студент и Сырник. Студент – когда-то он ходил в школу с дипломатом, хотя дипломаты вообще были одно время в моде, и я сам проходил с ним целый год, несмотря на то, что с обычным портфелем было гораздо удобнее. В общем, Студент не всегда учился в школе, его отдавали в интернат, хотя родители у него были. Даже не знаю, какие у него были психические отклонения, но со временем он уже не учился в обычной школе. Он вызывал смех – он и был смешным: заикался и говорил невнятно, каким-то скрипучим голосом, сам маленький, сросшиеся, как у взрослого мужика брови, курчавый, как эфиоп. Над ним насмехались, задавали всякие провоцирующие вопросы, но беззлобно, нельзя сказать, что над ним издевались, а Сырник-Студент уверенно что-то отвечал, чаще всего, преувеличивая и привирая без зазрения совести, и часть речи его понять было очень сложно. Его никто не бил, быть может, кто-то мог побороться в шутку. Становясь старше, Студент простаивал возле подъезда часами, именно возле подъезда, никуда не отходил, домой не возвращался, и в каком-то смысле превратился в «предмет интерьера». Многие выросли, закончили школу и потихоньку начали разъезжаться, а Студент все нес свою странную стражу возле первого подъезда.

Пока однажды не исчез куда-то, «ушел в историю», как уходит все, и его благополучно забыли соседи, как с течением времени люди забывают почти все.

4. Сережа

Отдельно надо рассказать о соседском мальчике, который в начальных классах был моим одноклассником. И которого я могу назвать своим первым настоящим другом. Мы сдружились не сразу, это вышло скорее через отношения во дворе, а не в школе и классе. Я уже и не помню, как все начиналось. Наверное, очень незаметно и постепенно, как на морской берег наступает прилив. Опять тут помог футбол – Сергея брали играть, как и меня.

Сергей жил не в нашем дворе, а в частном доме, по Комсомольской, позади того дома № 32, который был ближним к улице Советской. Это буквально две минуты ходьбы от моего дома, но тогда, в сравнении с ребятами из соседних подъездов, Сергей и соседским мальчишкой не казался. Был он пониже меня, близоруким, обычной комплекции.

И еще он был евреем по матери.

В те годы, до массового отъезда еврейского населения в 1991 году в Израиль, почти в каждом классе было минимум два-три еврейских ребенка. Беларусь, земля, которая была исконно невероятно терпима к другим нациям и вероисповеданиям, была чисто беларуской лишь в сельской местности: лишь там говорили на родном языке. В городах же, еще с давних времен, проживал приличный процент евреев. В те годы по национальным признакам никто никого не выделял. Даже среди детей не было принято говорить, что вот он – еврей или она – еврейка. Говорить об этом открыто считалось грубым и некультурным.

Так уж получилось, что моими самыми близкими друзьями в разное время школы были именно еврейские дети. В средних классах – Леня, еврей по обоим родителям, а в выпускных – Саша, еврей по отцу, который даже не доучился до выпускных экзаменов, в 11-м классе уехав с родителями в Израиль.

С Сергеем мы по-настоящему сдружились уже ближе к концу начальных классов, когда чувствовалось, что мы взрослеем, и нам уже интереснее проводить время со сверстниками, а не стадное общение с теми, кто постарше. Мы прошли школу футбольных матчей, став кем-то вроде «фронтовых друзей», если такое сравнение допустимо. Сергея часто ставили на ворота. Вряд ли потому, что он был лучший голкипер, скорее, как самого младшего и наименее полезного в центре поля.