История и повседневность в жизни агента пяти разведок Эдуарда Розенбаума

Черепица Валерий Николаевич

Иваницкий был заинтересован в подыскании своего человека при городском магистрате. О своих поисках в этом направлении он уже говорил Розенбауму, поэтому на сей раз он пришел в гостиницу со своим кандидатом на эту роль. Поскольку человек этот находился в вестибюле, то Иваницкий сбегал за ним и представил его Розенбауму. В ходе знакомства выяснилось, что кандидату в агенты Генриху Миклашевскому 28 лет, он уроженец Лодзи, окончил местное коммерческое училище, женат, работает в персональном отделе магистрата и ведает кадрами городских предприятий с 1921 года. Хорошо подобрал состав служащих большинства предприятий Лодзи, умеет находить подход к людям. Побеседовав ко — ротко с Миклашевским, Розенбаум решил зачислить его в сотрудники, подчинив по делам политразведки Михаилу Козакевичу. После этого разговоры перешли на темы достаточно отвлеченные и малозначимые. Той же ночью импрессарио

выехал в Варшаву.

Утро 8 марта в столице уже традиционно началось для Розенбаума со встречи с Корвин-Пиотровским. Он достаточно подробно доложил ему о событиях в Лодзи, о своих действиях по организации здесь новой разведывательной сети, охарактеризовал Михаила Козакевича и его сотрудников. Полковник доклад и действия доверенного лица одобрил, после чего сообщил, «что на днях к двум с лишним тысячам арестованных в Лодзи добавилось около десяти тысяч арестов, произведенных по спискам лодзинского «исторического» собрания в Ченстохове и Кутно. Дано распоряжение сегодня же приступить к арестам в Люблине и Радоме, а также в Скаржиско и Демблине. Удар по противнику нанесен мощный. Генерал Розвадовский доволен твоей работой и приказал мне сразу же идти к нему с тобой, как только приедешь».

Через несколько минут оба уже сидели в кабинете шефа польской госполиции. В ходе беседы с Розенбаумом генерал расспрашивал его о деталях налаженного им сыска в Лодзи, хотя для всех присутствующих было ясно, что вся эта беседа не что иное как дань форме, протоколу. В конце беседы шеф госполиции сказал доверенному лицу то, что, вероятно, хотел сказать в самом ее начале: «Господин командор, совершенно искренне признаюсь, что я не нахожу слов для выражения вам своей благодарности за содеянное вами в Лодзи и других городах района. Одно обещаю, что о вашем деле я специально доложу маршалу Пилсудскому». Долго пожимая Розенбауму руку, генерал Розвадовский одновременно дал указание Корвин-Пиотровскому выписать для доверенного лица пять тысяч злотых в качестве награды за работу. После этого полковник повел Розенбаума в свой кабинет, выписал на его имя чек, позвонил кассиру и приказал ему принести выписанную сумму прямо в кабинет. Там же награжденный этот чек и подписал. В этом жесте и внимании к своей персоне было что-то, заставившее его быть более уверенным в своих силах и возможностях. Вместе с тем он понимал, что в данный момент он сознательно поддавался обыкновенным человеческим слабостям, но Розенбаум не противился этому.

Перед выходом от Корвин-Пиотровского последний с улыбкой обратился к Розенбауму: «А теперь два дня гуляй, а 10-го утром приходи сюда. Сегодня буду ждать тебя в опере, думаю, мы заслужили хороший ужин. И вот тебе паспарту на все столичные театры». Пропуск на все театральные спектакли (в него полковник вписал кличку агента «Антоний Ружа») Розенбаум взял скорее как свидетельство о росте его агентурного престижа, но не более того, так как театральная Варшава его хорошо знала как известного импрессарио, и хорошие места на всех спектаклях ему были гарантированы.

Утром 10 марта, согласно имевшейся договоренности, Розенбаум был принят полковником в своем кабинете. Эту встречу Корвин-Пиотровский начал с сообщения, что по распоряжению генерала Розвадовского ему как доверенному лицу предоставляется двухмесячный отдых от политразведки, но за это время он должен подобрать себе соответствующий ансамбль, театральную группу для гастролей и разведывательной деятельности в новых районах Польши. При этом полковник предложил доверенному лицу право воспользоваться помощью его бывших сотрудников. Розенбаум сразу же попросил о переводе в помощь ему Кароля Граппа в городе Катовице, Эмилиана Анджеевского в городе Бельско, а Иваницкого во Влоцлавеке. На эти просьбы Корвин-Пиотровский ответил согласием, от себя добавив, что Курнатовича немедленно переведет в Варшаву. Начатый разговор был продолжен за завтраком в казино госполиции. В ходе его полковник стал сетовать на технические трудности, связанные со следствием в отношении арестованных недавно лиц, а также предстоящего над ними суда. Как он заметил, все это дело после окончания следствия будет доложено маршалу Пилсудскому и уже по усмотрению его будет решено, куда передавать все дело — в гражданский или военный суд. Генерал Розвадовский в своем докладе намерен убеждать маршала о передаче виновных в компетенцию особой сессии военного суда.

Затем Корвин-Пиотровский поинтересовался, как Розенбаум намерен провести свой двухмесячный отдых от дел по разведке. И тот ответил, что большую часть этого времени он будет находиться вместе со своей труппой, но если ему как-то и удастся

урвать для настоящего отдыха хотя бы две-три недели, то он таковые хотел бы провести…в госпитале или санатории для нервнобольных: «Сейчас, после всего происшедшего, я действительно устал и нравственно, и физически, а потому хотел бы немного ни о чем не думать и ничего не делать. Два года совмещения административно-театральной и разведывательной работы вымотали меня окончательно. В настоящее время мой ансамбль находится в Кельцах и Люблине, куда переехал уже без меня, и я в полном неведении, что там делается…». Полковник вполне сочувственно отнесся к ситуации Розенбаума, но тем не менее для большей убедительности дважды сказал ему, что от обязанностей импрессарио он его не только не освободит, но таковые прямо вменяет ему в обязанности, так как вывеска импрессарио для политразведки столь же нужна, как пища и воздух для всякого живого существа. «Единственное, что в данном случае я могу для тебя сделать, — заметил полковник, — так это устроить в хороший санаторий доктора Сонгайло в Вилянове под Варшавой. Это я тебе обещаю».

После завтрака оба в кабинете Корвин-Пиотровского участвовали в решении дальнейшей участи лодзинских и люблинских агентов. В ходе индивидуального собеседования было решено, что Кароль Грапп переедет в Катовице для работы по специальности в редакцию газеты «Дзенник Гурношленски» («Гурношленский дневник»). Его трудоустройством займется госполиция. Клеменс Курнатович дал свое согласие на переезд в Варшаву, Ян-Адольф Иваницкий на свой перевод во Влоцлавек. Он переводился в разряд штатных агентов, а потому дополнительно в сферу его деятельности по разведке включался и город Плоцк. О месте его новой работы в должности контролера в пароходном обществе «Вистула» с директором данного общества было уже договорено. Эмилиан Анджеевский согласился ехать в Бельско с правом самому приискать там себе работу. До момента трудоустройства ему было назначено дополнительное вознаграждение по 100 злотых в месяц. Он также переводился в штатные агенты. И Анджеевский, и Грапп с удовлетворением восприняли свой перевод опять в подчинение Розенбауму.

В отношении к прибывшему из Люблина Чеславу Чайковскому все оказалось несколько сложнее. Когда Корвин-Пиотровский задал ему вопрос: «Считает ли он возможной свою дальнейшую работу в Люблине, где в ближайшее время начнутся аресты?», то неожиданно для себя получил утвердительный ответ агента. Чайковский совершенно уверенно заявил что он как многолетний председатель конфликтной комиссии продолжает оставаться у люблинских рабочих вне подозрения, а потому он охотно и с пользой для дела будет продолжать начатую среди них работу, и здесь он вполне рассчитывает на успех. С этими доводами Корвин-Пиотровский вполне согласился, подчинив Чайковского непосредственно своему руководству в качестве штатного агента. Иосифу Горжевскому полковник предложил перевод в Варшаву для работы по специальности на электростанции, на что агент также охотно дал свое согласие.

После беседы с агентами Корвин-Пиотровский заговорил с Розенбаумом о его будущей работе в политразведке: «Думаю, дру-же, что после толкового отдыха и лечения ты ведь заскучаешь по привычной работе. А впереди тебя могут ожидать такие города как Катовице, Краков, Познань, Иновроцлав. Да и те, что поменьше, разве менее интересны? Взять, к примеру, соляные шахты Ве-лички. Впрочем, что это я тебе говорю обо всем этом как туристу или импрессарио, ведь ты же — разведчик, и в этом обличье стоишь немало. В предстоящей работе есть немало интересного. В городах Гурного Шленска, кроме рабочего движения, следует обратить внимание на националистические настроения среди тамошних немцев. В Бельскона «Союз еврейских торговцев», в Познани опять-таки те же немцы. Ну а кругом, как это в коммунистическом манифесте, — «бродит призрак коммунизма…». В общем, ты эту работу знаешь и, уверен, любишь. Инструктировать наперед тебя не собираюсь, так как учить ученого, это значит невольно делать из него дурака. Так что в отношении будущей работы тебе предоставляется полная свобода действий».

Воспользовавшись таким дружеским оборотом служебной беседы, Розенбаум не посчитал нужным как-то реагировать на сказанное полковником, а попросил разрешение идти на встречу с Граппом и Анджеевским для обсуждения работы в новом районе страны. В этом поступке доверенного лица Корвин-Пиотровский увидел не только согласие со сказанным, но и желание работать в нужном для разведки направлении. Беседа с агентами — потенциальными сотрудниками проходила в номере гостиницы «Бристоль», заказанном для Розенбаума самим Корвин-Пиотровским. Малость, но такая забота, пускай и небескорыстная, грела душу импрессарио.