История Лизи
Шрифт:
То есть в 1996 году она сделала это сама. Пусть так, но Скотт все равно был жив, и этого рукопожатия, хоть и очень слабого, хватило, чтобы сказать ей, что он на другой стороне, создает для нее канал связи…
– Он все еще существует. – Она вновь крепко сжимала черенок лопаты. – Этот путь на другую сторону должен существовать, потому что Скотт все это подготовил. Оставил мне эту долбаную охоту на була, чтобы я прошла этим путем. А потом, вчера утром, в кровати с Амандой… это был ты, Скотт, я знаю, ты. Ты сказал, идет кровь-бул… и приз… напиток, ты сказал… и ты назвал меня любимой. Так где ты сейчас? Где ты сейчас, когда нужен
Нет ответа, только тиканье настенных часов.
«Закрой глаза. – Это он тоже сказал. – Визуализируй. Как можно четче. Это поможет. Лизи, ты чемпионка в этом».
– Лучше бы мне ею быть, – сообщила она пустой, залитой солнцем, лишенной Скотта спальне. – Да, лучше бы мне ею быть.
У Скотта Лэндона, возможно, был один фатальный недостаток: он слишком много думал – однако про себя Лизи такого сказать не могла. Если бы она остановилась, чтобы проанализировать ситуацию в тот жаркий день в Нашвилле, Скотт наверняка бы умер от второй пули Блонди. Вместо этого она активно вмешалась и спасла ему жизнь той самой лопатой, которую сейчас сжимала в руках.
Я попыталься прийти сюда с лопатой отца, которую взял в сарае, но у меня ничего не вышло.
А с лопатой с серебряным штыком из Нашвилла выйдет?
Лизи думала, что да. И ее это радовало. Ей хотелось держать лопату при себе.
– Друзья по гроб жизни, – прошептала она и закрыла глаза.
Лизи собирала воедино воспоминания о Мальчишечьей луне, теперь очень яркие, но один тревожный вопрос не позволил ей окончательно сосредоточиться, одна мысль отвлекла ее.
Который там час, маленькая Лизи? Нет, не конкретное время, дело не в этом, но день или ночь? Скотт всегда знал (во всяком случае, говорил, что знает), но ты – не Скотт.
Точно, не Скотт, но она помнила одну из его любимых рок-н-ролльных мелодий «Ночное время – правильное время». В Мальчишечьей луне ночное время как раз было неправильным, ароматы оборачивались вонью, съедобная при свете дня еда могла отравить. В ночное время на охоту выходили хохотуны. Существа, которые бегали на четырех лапах, но иногда поднимались на задние, как люди, и оглядывались. И ночами же появлялись другие существа, куда более страшные.
Вроде длинного мальчика Скотта.
«Она совсем близко, родная моя, – вот что сказал он об этой твари, лежа под горячим нашвиллским солнцем в тот день, когда она не сомневалась, что он умирает. – Я слышу, как она закусывает». Лизи еще попыталась сказать ему, что не понимает, о чем он говорит; он же ущипнул ее и предложил не оскорблять его интеллект. Или свой.
Потому что я там была. Потому что слышала хохотунов и поверила ему, когда он сказал, что там водятся твари и пострашнее. И они водились. Я видела тварь, о которой он говорил. Я видела ее в 1996 году, когда отправилась в Мальчишечью луну, чтобы привести его домой. Только ее бок, но этого хватило.
– Он был бесконечным, – пробормотала Лизи и пришла в ужас, осознав, что действительно в это верит. В 1996 году стояла ночь. Та самая ночь, когда из холодной спальни для гостей она «перескочила» в мир Скотта. Спустилась по тропе, углубилась в Волшебный лес и…
Где-то неподалеку заработал двигатель. Глаза Лизи открылись, она чуть не закричала. Затем снова расслабилась мало-помалу. Херб Галлоуэй, а может, Латтелл, парнишка, которого иногда нанимали Галлоуэи, косил траву на соседнем участке. Этот день кардинально отличался от пронизывающе-холодной ночи в январе 1996 года, когда она нашла Скотта в спальне для гостей. Он дышал, но в остальном полностью ушел.
Лизи подумала: Если бы я и смогла это сделать, то сейчас не получится – слишком шумно.
Лизи подумала: Чрезмерен этот мир для нас.
Лизи подумала: Кто это написал? [98] И, как часто случалось, за этой мыслью пришла вторая: Скотт точно знал.
Да, Скотт знал. Она подумала о нем, во всех этих номерах мотелей, склонившемся над портативной пишущей машинкой (СКОТТ И ЛИЗИ, РАННИЕ ГОДЫ), и позже, с лицом, подсвеченным дисплеем ноутбука. Иногда с сигаретой, которая дымилась в стоящей рядом пепельнице, иногда со стаканом, всегда с прядью волос, падающей на лоб. Подумала о нем, лежащем на ней на этой самой кровати, бегающем за ней в том ужасном доме в Бремене (СКОТТ И ЛИЗИ В ГЕРМАНИИ), оба голые и смеющиеся, сексуально озабоченные, но не счастливые, тогда как грузовики и легковушки грохотали на кольцевой развязке выше по улице. Она подумала о его руках, обнимающих ее, о всех тех разах, когда его руки обнимали ее, о его запахе, о его щетине на щеке, прижимающейся к ее щеке, и подумала, что продала бы душу, да, свою бессмертную долбаную душу ради того, чтобы услышать, как внизу хлопнула дверь, и он идет по коридору с криком: «Эй, Лизи, я дома… все по-прежнему?»
98
«Чрезмерен этот мир для нас» – сонет английского писателя-романтика Уильяма Вордсворта (1770–1850), написан в 1807 г.
Замолчи и закрой глаза.
Голос был ее, но почти что и его, очень хорошее подражание, вот Лизи и закрыла глаза и почувствовала первые слезы, слезы утешения, просачивающиеся сквозь полог ресниц. Есть много такого, чего они не говорят тебе о смерти, она познала это на собственном опыте, но одна из самых главных недомолвок – время, которое требуется любимому человеку, чтобы умереть в твоем сердце. «Это секрет, – думала Лизи, – и должен быть секретом, потому что у кого может возникнуть желание сближаться с другим человеком, если они будут знать, сколь тяжелым станет расставание? В твоем сердце любимые умирают постепенно, не так ли? Как комнатное растение, которое никто не поливает, потому что ты, отправившись в поездку, забыла отдать его соседке, и это так печально…»
Она не хотела думать о грусти и печали, не хотела думать о своей изуродованной левой груди, в которую вновь начала заползать боль. Вместо этого она вернулась мыслями к Мальчишечьей луне. Вспомнила, какой восторг и изумление испытала, в мгновение ока перенесясь из морозной, заснеженной ночи в Мэне в это тропическое место. С каким-то особым воздухом, напоенным ароматами красного жасмина и бугенвиллии. Она вспомнила потрясающий свет заходящего солнца и поднимающейся луны, вспомнила, как вдали звенел колокольчик. Тот самый колокольчик.
Лизи осознала, что треск газонокосилки на участке Галлоуэев доносится уже издалека. Так же как рев мотоцикла на шоссе. Что-то происходило, она в этом нисколько не сомневалась. Пружина закручивалась, колодец наполнялся, колесо поворачивалось. Может, для нее мир все-таки не был чрезмерным.
Но что ты будешь делать, если попадешь туда и увидишь, что там ночь? При условии, что твои ощущения не есть сочетание воздействия наркотиков и самовнушения; что, если ты окажешься там ночью, когда охотятся жуткие твари. Твари вроде длинного мальчика Скотта?