История Мариан
Шрифт:
Как и велела Гладрель, я дала настой Калло под бдительным присмотром Ломиона, целителя. (Я должна привести сюда доктора. Но какой доктор ради меня пожертвует своей карьерой?)
Кажется, настой немного помог Калло. Ломион попросил принести ещё свежего настоя вечером. Я очень хотела ему помочь.
Мы вернулись в Залу поздно вечером. В промежутках между милыми и грустными песнями эльфов Линдир откладывает свою флейту и рассказывает о Сильмариллах. Я записываю всё, что запомнила, каждый вечер перед сном. Это длинная история о семье и вере, уважении и мятеже, о клятве, данной в гордости и страхе и сдержанной кровью и горем; история о судьбе и раздоре, надежде и славе.
Сегодня
Меня поразило, что до этого события среди эльфов не случались не то что убийства, но даже угрозы нападения, кроме одного: Моргот убил одного из сыновей Феанора, чтобы завладеть Сильмариллами. Как отличались наши миры; я прослезилась с другими эльфами, когда Линдир описывал ужасы этого убийства на самых мирных берегах.
Голос Линдира уносил меня в другой мир, в другую эпоху. Я поняла, что эта история была не просто о трёх камнях со светом Дерев. Это история о самих эльфах.
Больше всего меня потрясло, что одной из причин ужасного проклятия Феанора и его сыновей стала их боязнь прихода Людей в Средиземье. Мы должны были прийти и унаследовать Арду, превзойти их, даже если они угаснут. Феанор считал, что сохранив эти камни, Эльфы останутся править Светом и Землёй, а не Люди.
Как мы превзошли их – уничтожив природу, создавшую нас? Неудивительно, что эльфы не понимали нас; мы сами себя не понимаем. Эпохи назад даже слухи о нашем появлении стали причиной разлада среди них. Как мы сможем вернуть всё на свои места, если уже давно всё идёт не так, как надо?
***
Если выглянуть с балкона моего талана, то через несколько мостов будет видна веранда Владыки Халдира. Вернувшись вечером из Залы, я увидела его возле перил, в одиночестве смотрящего на спокойный поток под верандой. Кажется, он всегда выходит сюда поздно ночью; наверное, ценит минуты уединения и раздумий.
Я стараюсь не смотреть в ту сторону. Неважно, что фонари освещают его спокойный и гордый профиль, превращая очертания волос и одежды в мягко сияющую вокруг него мантию. В такие моменты одиночества он кажется чем-то немного озабоченным. Возможно, это время он проводил со своим братом, до сих пор не вернувшимся. Примет ли он меня в качестве компаньона в такое время, если я предложу? Сомневаюсь, что он откроется и позволит это, хотя я бы не отказалась стать ему другом.
Не желая навязываться, я часто останавливаюсь посреди балкона, прежде чем лечь спать, но даже из спальни я могу смотреть на него сквозь открытое окно.
Вскоре после его ухода с веранды, когда затихают последние отзвуки музыки и песен из Залы, а я начинаю засыпать, издалека слышится тихий голос арфы.
========== Глава 14. Золото тоже тускнеет. ==========
13 сентября.
Прошлой ночью мне приснился сон.
Я лежала в тёплых солнечных лучах на травянистом склоне, покрытом нежными белыми и жёлтыми цветами. Лёгкий ветерок проносился среди них, как волна на пляже летом, а небо было чистым, ярко-голубым.
Это было мирное, тёплое и совершенное место. Я закрыла глаза и ждала, чтобы ощутить следующего дуновения ветра на лице. Что-то бархатистое и ароматное пробежалось
Он перевёл взгляд с цветка на меня. В его серо-голубых глазах не было ни следа горя или забот, только тепло.
Я прикоснулась к нему и хотела было заговорить, но он не дал этого сделать, а с улыбкой придвинулся ближе, отбросив цветок в сторону и заключив меня в объятия. Теперь цветок заменили его тёплые губы, и снова я почувствовала слабый привкус миндаля. Мои руки наслаждались его мягкой кожей и твёрдыми мускулами под ней. Его поцелуи переместились по подбородку к чувствительной коже за ухом, заставив выгнуться, а потом к плечу. Он перевернул меня на спину и опустил платье с плеч. Оно плотно обхватило руки так, что я могла дотянуться только до его бёдер и поясницы. С дразнящим взглядом, от которого моё сердце забилось ещё быстрее, он опустился вниз к груди, медленно стягивая платье всё ниже и ниже, пока я не выдержала и не сдёрнула его. Но он остановился и снова поднял взгляд на меня. Его глаза задорно блестели и горели от сдерживаемой страсти.
– Терпение, amrun nin, - усмехнулся он, приподнявшись и позволяя ветру охладить влажные следы его поцелуев, потом опять наклонился, обхватил мои плечи и сжал мои ноги своими. Когда я попыталась протестовать, он прижался ко мне и нежно и жарко поцеловал.
А потом я проснулась в темноте, в разбросанных и перекрученных одеялах, мой разум и тело пылали.
***
Этим утром я пришла к реке рано, чтобы раздеться и оказаться в воде прежде, чем появится он. После сегодняшних снов это показалось мне наиболее правильным. Но я зря беспокоилась – он не пришёл. Огорчённая, я плавала в одиночестве.
Вернувшись к себе, я осмотрела двери, прихожую, стены, окна, перила, надеясь найти записку, но ничего не было. Зато я обнаружила два новых платья на спинке стула. Их я тоже осмотрела на наличие записок, и тоже безуспешно. Потом встряхнула их – вдруг там окажутся «забытые» булавки. Не найдя ни одной, я почувствовала себя немного виноватой и отправилась в спальню примерять платья.
Надев первое, я повернулась к зеркалу. Сняв его через голову и бросив на кровать, я примерила второе. Я развела руки в стороны, затем вперёд, поворачивалась боком к зеркалу, смотрела через плечо на спину. Моё чувство вины быстро превращалось в недоумение, потом в возмущение и, наконец, в негодование. Я поочерёдно обдумывала и отметала разные способы мести, расхаживая туда-сюда по комнате; каждый раз, проходя мимо зеркала, у меня вырывалось несколько ругательств. Наконец я сняла это платье и переоделась в брюки. Я схватила тетрадь, забрала Бруно и с перекинутыми через руку платьями вышла в поисках Аллиндэ.
Бруно получил нагоняй и поэтому послушно трусил рядом всю дорогу до библиотеки.
– Что ты сделала со своим псом?
Я услышала голос Аллиндэ как только вошла в тёплую, приветливую комнату, и через мгновение увидела её стоящей на стремянке под потолком.
Обернувшись к Бруно, я увидела, что он прижал уши, а его хвост, обычно свёрнутый в кольцо, уныло повис.
– О, Бруно, прости меня, - я присела к камину и потрепала его уши. Я позволила себе забыть, как болезненны могут быть гнев и обида, особенно для детей и животных.