История Мариан
Шрифт:
– Никогда природа не говорит одно, подразумевая другое.
Это мантра Корудринга.
– Как ты можешь сказать, чем станет этот кусок дерева или мрамора, если не слышишь, чем он хочет быть? – спросил он меня сегодня, качая головой.
– Потому что я не слышу его! – в шутку ответила я, хотя знала, что он имеет в виду. Под его руководством я починила милую коробку из редкого драгоценного меллорна.
– Пока нет, - сказал Корудринг, похлопав меня по плечу. – Пока нет.
Коробку он отдал мне.
В мыслях я благодарю Корудринга не только за терпеливое обучение и за подаренную коробку. Только когда я погружаюсь с ним в работу, могу несколько
***
Роджер и Гладрель оживлённо обменивались советами по садоводству или просто молча стояли, наблюдая, как из земли появляются ростки, а на спящих ветвях распускаются листья. Роджер пребывал в вечном мире восхищения и открытий и тащил в оранжереи Ломиона и Джоэля при малейшем намёке на то, что растение может быть лекарственным. В феврале они начали сажать семена, в том числе несколько семян дождевого дерева, которые Роджер подарил Гладрель. Он настаивает, чтобы она оставила несколько семян и взяла их в Валинор. Любой мир без них будет неполным. Несмотря на то, что он самый старший из людей, Мариан, смеясь, говорит, что он переживёт их всех.
Приятно слышать смех Мариан. Она стала слишком серьёзной и напряжённой, и в половине случаев подшучивание над ней уже не доставляло веселья. Как лидер она полностью соответствовала моим ожиданиям и ожиданиям Халдира, если бы он сказал ей об этом. Она постоянно оценивала проделанную работу и думала, как сделать её ещё лучше. Единственная её слабость была одновременно самой милой чертой: она всегда и во всём искала позитив, и в людях тоже. Это качество я очень любил в ней. С другой стороны, оно может втянуть её в неприятности. Мариан считала, что все члены братства понимают свои обязанности не только по отношению к их делу в целом, но и по отношению друг к другу. Она отказывалась всерьёз воспринимать бурю, возникшую между Мэйсоном и Джоэлем. Между ними не так уж много различий, они всего лишь мужчины, они справятся, сказала она. Я не был в этом уверен.
***
14 февраля.
Конечно, эльфы не празднуют День святого Валентина. Но сегодня вечером баллада о Лютиен (мы ещё не приблизились к её завершению) превратилась в праздник.
Собралось гораздо больше народу, чем обычно. Многие лица были незнакомы мне. Наверно, это недавно прибывшие. Некоторые эльфы, редко посещавшие вечерние мероприятия, тоже были здесь. Мы с Румилом сидели вместе и слушали. Даже Халдир этим вечером остался в Зале, но стоял позади всех эльфов, в противоположном от меня и Румила конце комнаты. Я пытаюсь не смотреть на него.
Линдир играет на арфе длинными, красивыми пальцами и поёт на эльфийском. Кое-кто начинает ему подпевать. Несколько дней назад Румил сказал мне, что здесь каждый знает и любит эту балладу. Более того, история Арагорна и Арвен Ундомиэль положена на музыку самим Линдиром, но она прозвучит в другой раз.
Я уже понимаю
– Когда рука его сжала Сильмарилл, то стала подобна дивному светочу, но камень не обжёг смельчака.
До этого Линдир пел, что ни один смертный не осмеливался прикоснуться к Сильмариллу: камень превращал живую плоть в уголь. Берен же взял его и остался цел. Осмелюсь написать – я почти уверена, что камень у меня в шкафу и есть Сильмарилл. Неужели мне было предначертано найти его? Сама мысль меня ужасает: это открытие возлагает огромную ответственность. Что это значит, и что я должна предпринять? Что Бруно погиб ради великой цели, а не просто потому, что я не смогла спасти его? Или эта мысль – очередное оправдание чувства вины за его гибель?
Описание камней, собравших в себе Свет Дерев, похоже на увиденное мной: чистый свет исходит изнутри камня даже в полной темноте, когда я держу его в руках – он просвечивает сквозь кожу, его свет ищет и находит каждую щёлку между пальцами, каждую прорезь в плаще Ванимэ (вернее, в том, что от него осталось), каждую брешь между досками шкафа. Свет из него просто прорывается наружу.
Однако камень не обжигает мою руку. Тогда почему он прожёг корзину? Возможно, мне следует отдать его Халдиру и закончить на этом – он принадлежит эльфам, в конце концов, а не мне. Но не станет ли камень угрозой для Халдира и остальных? Не станет ли он угрозой для меня? Сколько в этих самых пещерах может быть наследников дома Феанора, готовых снова присвоить его? Даже если они здесь, разве теперь они подвергают сомнению авторитет Халдира? Что касается Халдира – на нём и так большая ответственность, могу ли я возложить на него ещё и это? А если я не могу передать его Халдиру, то кому ещё? Румилу? Если я отдам его Румилу или Ванимэ, то бремя ответственности всё равно ляжет на плечи Халдира.
О, как же я не люблю ценные вещи, из-за которых приходится лгать, жульничать, красть и даже убивать! Где радость обладания таким сокровищем? Я уже солгала Румилу (ну, не солгала на самом деле, а не сказала правду). А Аллиндэ? В окне библиотеки она видела свет, похожий на солнечный луч, в той же стороне, где и мой талан. Видела ли я его? Нет, ответила я. Скольким ещё друзьям придётся солгать, чтобы сохранить тайну? Столь прекрасного камня я нигде не встречала. Может, он даже не то, на что я надеюсь и боюсь одновременно. Понятия не имею, что делать. Пока буду ждать и дослушаю балладу Линдира до конца.
Гораздо более важно то, что баллада о Лютиен только часть истории Сильмариллов. Это история о любви между смертным и эльфом. Сегодня вечером я немного успокоилась, и неважно, что Халдир стоит в другом конце Залы и старательно отворачивается, когда я смотрю на него. Я всегда ощущаю его взгляд на мне. Это не игра воображения. Это сводит меня с ума. Я завидую каждой паре, каждому эльфу, сидящему рядом с другим. Завидую Дитеру и Арианне. Завидую даже птицам, которые летают парочками под потолком пещер. И обещаю себе не натворить глупостей.