История одной зечки и других з/к, з/к, а также некоторых вольняшек
Шрифт:
Как писала мать, отвечая на Надины слезные письма, дело все еще находилось на подписи у прокурора. Наде прокурор виделся как зарытая в бумажном стогу одинокая голова, которая не в силах справиться с бумажным потоком заявлений, все время прибывающих со всех сторон великой страны.
Теперь Клондайк мог заходить в хлеборезку только как дежурный офицер по зоне в сопровождении шмоналок или начальника ЧОС. Надя считала свое положение крайне унизительным: стоять по стойке смирно, пока шмоналки нечистыми руками хватали пайки, злилась и кусала
Наконец наступила настоящая весна, без дождей, теплая, с голубым, безоблачным небом. По реке Воркуте поплыли с севера льдины, и однажды все бригады с конвоирами, которые работали поблизости, бегали смотреть маленького медвежонка на льдине. Грязно-белый зверь плыл, оглашая воздух визгливым криком, взывая о помощи. Конвоиры открыли беспорядочную стрельбу по несчастному медвежонку. На счастье опер, находившийся поблизости, услышал выстрелы и коршуном выскочил с вахты. Увидев, чем развлекаются конвоиры, вместо того, чтоб стеречь зечек, он разразился площадной бранью и быстро восстановил порядок. Медвежонок уплыл в Печору вместе со льдиной. Надя была поражена до крайности: такой злобный человек — и вдруг проявил себя спасителем медвежонка! Но Мымра объяснила просто, без лирики:
— Совсем не из жалости. А вдруг побег? Стрелять придется, а патроны выпущены в воздух. Заряды беречь надо для более нужных дел!
Неожиданно Надю вызвали в спецчасть, и Макака Чекистка велела расписаться за зачеты.
— Ты уж веди себя как следует, а то капитан оперуполномоченный опять…
— Покровская валяется в госпитале с туберкулезом, а мать ее так и не получила письма с просьбой о лекарствах! — перебила ее Надя. Но Макака и ухом не повела, а продолжала:
— И рот еще, деньги тебе, тоже распишись!
— Какие?
— Такие, заработанные, сто сорок рублей! Итого у тебя на счете… — Макака водрузила на нос очки.
— Зачем они мне, в лагере-то?
— Как зачем? А домой как поедешь? Одеться на первый случай, не в казенном же домой заявишься!
— А вот ларек за зоной, там можно что-нибудь купить?
— Нет, на руки тебе денег никто не даст, только при освобождении, а сейчас пока на лицевом счете пусть полежат!
— Спасибо, до свиданья! — сказала Надя и направилась к двери, а про себя решила: «Обязательно проскочу в магазин, сегодня же, что-то голодно стало, и посылок давно нет».
Собираясь на пекарню за хлебом, она порадовала своих:
— Ну, девчата, ждите! Зайду в магазин, чего-нибудь к ужину куплю вкусного.
— Колбаски купи, только не жесткой, — попросила Коза.
Валя метнула в нее колючий взгляд:
— Смотрите, Надя! Не попадитесь на глаза оперу Горохову, а то опять у вас зачеты снимут.
У самой вахты навстречу попался ЧОС:
— За хлебом? Ну, давай, давай! Теперь в две ездки придется. Лошадь не потянет.
— Опомнились! Я уже давно по два раза езжу, — не очень-то вежливо сказала Надя. Но ЧОС к вежливости и не привык.
— Молодец, жми! — сказал он одобрительно.
Следом
— Почему не по форме приветствуете начальство?
— Я сказала, здравствуйте! Чего же вам еще?
— Мало этого, мало! Стоять надо, руки по швам держать и в сторону не отворачиваться, смотреть в глаза начальнику.
— С «огнем желанья?»
— На это уж потерял надежду! — сокрушенно вздохнув, сказал Клондайк.
— У меня к тебе просьба, Саша!
— Какая? — обрадовано спросил он.
— Зайди в магазин, посмотри, нет ли там Горохова или еще кого.
— Зачем тебе?
— Хочу зайти туда кое-что купить.
— Чего ты хочешь? Говори скорее, я сам куплю.
— Нет, ты денег не возьмешь, а мне так не подходит. А потом я и сама давно хочу заглянуть в ваш магазин.
— Стой смирно, сюда идет мой капитан, — быстро сказал Клондайк. — Можешь изобразить на лице огорчение…
— Ты что, Тарасов? В чем дело? — строго спросил Павиан, подходя к ним.
— Да вот, в претензии, товарищ капитан. Михайлова не по форме здоровается.
— Ты что же это, Михайлова, а? Нельзя так с начальством! — отчитал ее Павиан, а сам доволен, аж глаза блестят, и очень поощрительно звучат его слова, вроде как: «так его и надо!»
— Ступайте, Михайлова! — сказал, отпуская ее, Клондайк и направился с Павианом к вахте.
Надя без промедления нырнула в ларек. «Если поймают, — скажу, что ищу ЧОС а».
Магазинчик маленький, полы грязнущие, селедкой или какой-то рыбой провонял, на полу окурки валяются.
«С нас чистоту спрашивают, платочком по полкам проводят, а у самих как в свинарнике!» — брезгливо поморщилась она.
Продавщица Груня сразу узнала Надю. Видно, посетительница лагерных концертов.
— Артистка наша пришла! — приветливо сказала она. — Чего тебе?
— Колбасы, пожалуйста, и сыру.
— Сыр колбасный, не очень, того…
— И банку крабов, побыстрее, а то мне еще за хлебом ехать надо.
— Начальства боишься, так, что ли? Понимаю! Сама, года нет, как под конвоем ходила! — сказала Груня и улыбнулась Наде ободряюще и дружелюбно.
Надя схватила пакет — и бегом на конюшню, пока не застукало начальство или надзиратели, нырявшие туда то и дело за водкой. Около конюшни уже вертелся Клондайк.
— Я видел, как ты в магазин зашла…
— Ну и грязища у вас там! У нас платочками пыль по полкам вытираете, ищете, к чему придраться, а сами!..
Но Клондайк не был расположен обсуждать торговлю. Пока Надя умышленно долго и тщательно запрягала Ночку, он совсем не по-братски поцеловал ее.
— Тоже приятное место для любви! — недовольно сказала она, отстраняясь от него. — В отпуск скоро?
— С первого числа капитан, а потом я. Кстати, велел не очень проявлять к тебе строгость, говорит: «Все же артистка, когда-нибудь и знаменитой станет! И не политическая, своя!»