История одной зечки и других з/к, з/к, а также некоторых вольняшек
Шрифт:
Коза ходила за завтраком к концу раздачи и приносила полный, доверху, котелок, обильно политый каким-то жиром, и, если давали рыбу, то не три, как положено, а целых четыре кусочка. Как ей это удавалось, секретом не было: после раздачи завтрака Коза ходила в столовую и помогала уборщице и посудомойке мыть посуду, столы и пол. Иногда в хлеборезках просыпалась совесть и они, смущенные и пристыженные, в один голос увещевали Козу не ходить побираться».
— Девочки мои! — оправдывалась Коза, качая лысой головой. — Мне ведь нетрудно часок-другой поработать, хочется тоже внести свою лепту в общий котел. Вот ты, Надя, добрая, и я тоже хочу быть доброй.
— Я тоже хотела бы, — сказала мрачно Валя.
— Посмотри на себя, ты таешь изо дня в день, а почему? — продолжала Коза. — Глаза запали, под глазами синяки, что с тобой? Какой недуг тебя грызет?
— Вы спите ночью, когда я ухожу? Ведь до подъема можно поспать! — строго спросила Валя.
— Мне снятся тяжелые сны, меня мучают кошмары, — заплакала Надя, стыдясь своей лжи, и еще оттого, что нужно было скрывать и таить в себе свою любовь. Ей казалось, эти политические такие суровые, никогда не поймут и не оправдают ее. Для них он был враг, режимник!
— Плохо, что нет у вас ни Бога, ни религии.
— Один «бес», — тяжело вздохнула Коза.
— Сам дьявол с усами заменил вам его, апостолов — шайка убийц и воров, а иконы — их портреты.
— Замолкни, Валя, прошу! — взмолилась Надя.
— У нее все впереди, она придет к Богу, это неизбежно, мы все были такие и верили только в призрак «коммунизма», который ходит по Европе, а к нам не идет.
Когда Валя вышла на минуту в тамбур выплеснуть воду, Коза шепнула:
— Я твой сон румынке-гадалке рассказала, она настоящая ведунья. Это она Еве Браун нагадала, что та на весь мир знаменита будет.
Надя знала, кто такая Ева Браун, но сейчас ее интересовала только собственная судьба.
— Что она сказала? — быстро спросила она, оглядываясь на дверь.
— Сказала, что плохой! Получишь удар там, где ждешь радость.
— Никакой радости я и не жду, — мрачно сказала Надя.
— И еще она добавила: «Сто лет вам радости не видеть, а пребывать в горестях и смуте, народ-цареубийца!»
Клондайк в свое дежурство, делая обход зоны с надзирателями, мог видеть Валю, когда та искала дежурняков, чтоб ей открыли барак и уже точно знал, что ее напарница оставалась одна. Но ему хотелось видеть Надю не только в свое дежурство, каждый день, всегда, а это было небезопасно.
Надя просила его не рисковать, но он отвечал ей шуткой:
— Кто не рискует, тот не выигрывает, — и, сияя улыбкой, заявился в тот же вечер в дежурство Горохова.
«Ишь возрадовался, не боится, опер попутает, погоны сдрючит, а меня к блатнякам шуганет», — сердито подумала Надя и поспешно застегнула свой халат — свиной чехол до самой верхней пуговицы, затем, встала по стойке «смирно, входит начальство!» как и полагалось зечке в Речлаге, нарочно подчеркивая, она — заключенная, он — офицер охраны.
— Ты ошиблась, моя любимая, халат надо снимать, работа закончена. Разреши помочь тебе, — весело сказал Клондайк.
Надя отстранилась и слегка шлепнула его по уже протянутой руке.
— Это вы ошиблись, гражданин начальник! — сказала она недовольно, явно не одобряя его действия. — Когда вы входите, надо срочно надевать телогрейку, а сверху еще бушлат. Жаль, что нет ЧТЗ, [9] а то и их не мешало бы, колени прикрыть!
— Чем же я так испугал тебя? — спросил, с притворным недоумением, Клондайк, отступая от нее на шаг.
9
«Чуни ЧТЗ», зеки называли безразмерные, стеганые сапоги, брезентовые или матерчатые, на резиновой или кордовой подошве, они завязывались мотузками у самых ляжек, чтоб не съезжали вниз во время ходьбы. Слово ЧТЗ — Челябинский тракторный завод — ясно указывало, что эта изящная и удобная обувь имеет поразительное сходство с тракторами Челябинского завода, не только внешнее, но и по проходимости.
— Все, Саша! Я твердо решила, поцелуи и объятья отменяются.
— И за что же мне такое наказание?
— Просто я поняла, что за этим следует.
— Вот и отлично! Не понимаю только, чем же это плохо, то, что за «этим» следует? — воскликнул Клондайк.
Надя тотчас уловила иронию его слов.
— А то, что от таких поцелуев дети получаются! — покраснев, заявила она и быстро отвернулась, сообразив, что в запале сказала не то, что нужно.
— Что? Я не ослышался? Повтори, пожалуйста…
— Я сказала, что от таких поцелуев дети рождаются, — упрямо, с досадой повторила Надя и сердито передернула плечами, глядя, как Клондайк заходился от смеха. — Развеселился! Ишь, зубы, как у крокодила, полна пасть!
— Ты уморишь меня, любимая! Я-то знал другое… Конечно, ты учила биологию позже меня, возможно, изменилось…
— А ты что знал, с ветра?
— Нет, зачем же! Ну, скажем, аист принес или в капусте найти можно, если поискать! — произнес, давясь от смеха, Клондайк, но не удержался и упал на колченогий табурет.
— Прекрати сию же минуту говорить гадкие пошлости! — гневно закричала Надя. — Это подло!
«Поддай пошляку» — шепнул бес.
— Конечно, я подлец! — искренне согласился пристыженный Клондайк, взглянув в ее разгневанное лицо. — Подлец! Я обольщаю ребенка, который еще не знает, что такое любовь, да еще говорю черт знает что! Прости меня!
— Запомни раз и навсегда, Саша! Одно пошлое, циничное слово может разрушить большую любовь, лишить ее музыки и красоты, превратить в обыкновенную связь.
— Наверное, только не мою! — сказал Клондайк и, поцеловав обе Надины руки, вышел.
«Наконец-то и тебе будет стыдно, Клондайк, любовь моя!» — ликовала Надя. — «Так и надо, знай наших!» — поддержал бес.
Но не успела она закончить свои размышления о том, как правильно преподала урок своему возлюбленному, ей показалось, что кто-то заглянул в окно. Пугаться здесь было некого, ОЛП не воровской, но, послушав внимательно, она насторожилась. Снаружи ясно различался скрип снега под ногами, а затем послышались сильные удары в дверь. «Дверь заперта! — вспомнила Надя. — За Клондайком закрыла». Она тихо вышла в тамбур и спросила: — Кто там?