История последних политических переворотов в государстве Великого Могола
Шрифт:
В это время ему сообщили, что раджа Джасвант Сингх, для вида вошедший с ним в соглашение, напал на его арьергард, грабя обоз и казну. Это известие ошеломило его, к тому же он заметил смятение, овладевшее армией, до которой дошли слухи об этом; многие уже разбегались в разные стороны.
Однако он не растерялся и понял, что, повернув назад, он рискует все потерять; как в битве с Дарой, он решился выдерживать натиск возможно дольше и стойко выжидать, невзирая ни на что. Тем временем армия его приходила все в большее расстройство. Шуджа, желая воспользоваться случаем, смело наступает; вожатый слона Аурангзеба убит стрелой, он сам управляет им как может, пока не сел другой вожатый; на него сыплется град стрел, он без устали отвечает тем же; слон в страхе отступает. Он попадает в такое бедственное положение, что уже заносит ногу, как бы желая спрыгнуть на землю, и трудно сказать, что бы он сделал в этой сумятице, если бы Мир-Джумла, который находился совсем близко, проявляя больше доблести, чем можно было ожидать даже от такого великого человека, не закричал ему, поднимая руку: «Деканку, деканку — где Декан?» Вот, казалось, последняя крайность, до которой только возможно дойти; можно было сказать, что счастье Аурангзеба покинуло его в эту минуту, и трудно было представить себе, сможет ли он спастись. Однако его счастье сильнее всего этого. Султан-Шуджа должен быть разбит и бежать, как Дара, спасая свою жизнь. Судьба требует, чтобы Аурангзеб вышел победителем, восторжествовал над всеми и сделался правителем Индии.
Вспомним битву при Самангаре и тот как будто незначительный случай, который погубил Дару. Та же оплошность или, скорее, та же измена погубила Султан-Шуджу. Один из его главных военачальников, Аллаверды-хан (Алла-верды-хан), который, как некоторые утверждают, был подкуплен, воспользовался той же хитростью, что придумал Калилулла-хан по отношению к Даре. Некоторые, правда, думают, что это был не злой умысел, а просто лесть; увидев, что вся армия Аурангзеба пришла в беспорядок, он приблизился к Султан-Шудже с теми же «мобарек», что в свое время Калилулла-хан, умоляя его не подвергаться долее такой большой опасности, оставаясь на слоне. «Слезайте, заклинаю вас именем божьим, — сказал он ему, — садитесь на коня; бог сделал вас государем Индии; давайте преследовать беглецов, дабы не упустить Аурангзеба». Но не будем дольше замалчивать удивительно счастливую судьбу Аурангзеба и невероятное стечение обстоятельств, которое должно было восстановить положение, ставшее отчаянным. Султан-Шуджа, не более сообразительный, чем Дара, сделал ту же оплошность: не успел он слезть со своего слона, как армия, перестав его видеть, пришла в смятение, предполагая измену и думая, что он взят в плен или убит, и безнадежно разбежалась, как войско Дары в битве при Самангаре. Разгром был так велик, что для Султана было настоящим счастьем, когда ему удалось спастись самому.
Джасвант Сингх, услыхав эти поразительные новости и поняв, что ему тут не следует оставаться, удовольствовался тем, что уже было награблено, и пошел быстрым маршем в Агру, чтобы оттуда перебраться в свои владения. В Агре уже ходили слухи, что Аурангзеб проиграл сражение и будто он взят в плен вместе с Мир-Джумлой и что Султан-Шуджа ведет их в качестве пленников; дошло до того, что Шаиста-хан, губернатор города и дядя Аурангзеба, видя у ворот города Джасвант Сингха, об измене которого он узнал, и считая себя уже погибшим, взял в руки чашу с ядом, чтобы отравиться. Говорят, он действительно выпил бы ее, если бы не его жены, которые бросились к нему и удержали его. Полагают, что если бы Джасвант Сингх был более находчив и имел смелость дольше оставаться в Агре, если бы он угрозами и обещаниями добивался освобождения Шах-Джахана, он, несомненно, смог бы освободить его из заточения, тем более что вся Агра в течение двух дней находилась в полной уверенности, что Аурангзеб побежден. Но Джасвант Сингх, знавший действительный ход событий, не посмел долго там оставаться и предпринять что-либо. Он только прошел через город и поспешно удалился в свои владения.
Аурангзеб, опасавшийся всего со стороны Агры и боявшийся, что Джасвант Сингх предпримет что-нибудь в пользу Шах-Джахана, быстро вернулся в Агру со всей своей армией, не теряя много времени на преследование Султан-Шуджи; тут он остался непродолжительное время, сделал все необходимые распоряжения и обезопасил себя со всех сторон. Тем временем он получил известие, что Султан-Шуджа потерял немного народу при своем бегстве, так как его преследовали недолго, и что он, слывший очень богатым и щедрым, набирает большие силы во всех владениях раджей, расположенных по правому и левому берегам Ганга, укрепляясь в Аллахабаде, этом важном и знаменитом пункте переправы через Ганг, который со своей крепостью является как бы первыми воротами Бенгалии.
Тогда Аурангзеб обратил внимание на находившихся вблизи него двух лиц, действительно способных быть ему весьма полезными: на своего старшего сына Султан-Махмуда и на Мир-Джумлу. Он знал, однако, что те, кто оказал большие услуги своему государю, часто становятся наглыми и считают, что он всеми своими успехами обязан им и что нет награды, которая была бы для них достаточна. Он уже заметил, что сын его стал себя держать очень свободно и становился с каждым днем все высокомернее, с тех пор как овладел Агрской крепостью и этим расстроил все планы, которые мог задумать Шах-Джахан. Что же касается эмира, то Аурангзеб слишком хорошо знал силу его ума, его выдержку и доблесть; но именно это и вызывало в нем опасения. Зная, что эмир очень богат, что его слава велика и что он считается главной пружиной во всех делах и самым ловким человеком в Индии, Аурангзеб не сомневался, что эмир, как и Султан-Махмуд, носится с большими замыслами. Это все могло бы смутить посредственный ум, но Аурангзеб всегда умел найти выход; он удалил их с таким тактом и с такой любезностью, что ни тот, ни другой не могли иметь оснований жаловаться. Он послал их обоих против Султан-Шуджи с мощной армией, дав под секретом понять Мир-Джумле, что управление Бенгалией — лучшим губернаторством в Индии — предназначено ему пожизненно, а после его смерти перейдет к его сыну, что это с его стороны будет началом проявления благодарности за все значительные услуги, которые тот ему оказал, что только Мир-Джумла в состоянии разгромить Султан-Шуджу и, как только Мир-Джумла с ним покончит, он его сделает Мир-уль-Умра (это первейшая и самая почетная должность Индостана), что означает «князь эмиров». Султан-Махмуду он сказал лишь следующее: «Помни, что ты старший из моих детей и будешь сражаться за себя самого; ты уже многое сделал, но это многое не будет иметь цены, если ты не схватишь Султан-Шуджу, нашего самого главного и самого могущественного врага. Надеюсь с божьей помощью легко покончить с остальными». С этими напутствиями он отпустил их обоих с обычными почестями, т.е. с богатыми серапа, или куртками, несколькими лошадьми и несколькими слонами, великолепно снаряженными. Но вместе с тем он, не прибегая ни к каким резкостям, убедил Мир-Джумлу оставить своего единственного сына Махмед-Эмир-хана ему в утешение и для воспитания, а скорее в качестве заложника его верности; Султан-Махмуда он убедил оставить в Агре жену, дочь голкондского короля, под предлогом того, что слишком обременительно везти ее при армии в таком походе.
Султан-Шуджа все время находился в страхе, что против него поднимут раджей Нижней Бенгалии, которых он столь сильно притеснял, и больше всего боялся иметь дело с Мир-Джумлой. Едва до него дошли эти вести, как он сейчас же снялся с места, опасаясь, что ему отрежут путь в Бенгалию и что Мир-Джумла переправится через Ганг в каком-нибудь другом месте, выше или ниже Аллахабада. Он спустился к Бенаресу и Патне, откуда отправился к Монгхиру (Мунгеру), маленькому городу, который обыкновенно называют ключом Бенгальского королевства, так как он представляет как бы ущелье между находящимися невдалеке горами и лесами. Он счел удобным остановиться в этом месте и укрепиться в нем, а для безопасности велел выкопать большую траншею, от города и реки до горы (я видел ее несколько лет спустя, проезжая по этой местности), с твердым намерением поджидать здесь Мир-Джумлу и оспаривать эту переправу. Но сколь велико было его удивление, когда ему сообщили, что войско Мир-Джумлы, медленно спускавшееся вдоль Ганга, шло, по-видимому, только для отвода глаз, а самого Мир-Джумлы при нем не было, что он привлек на свою сторону раджей гор, лежащих по правую сторону реки, и что он и Султан-Махмуд шли через их владения большими переходами с цветом армии, направляясь прямо на Раджмахал, чтобы перерезать ему дорогу; он оказался, таким образом, вынужденным бросить как можно скорее свои укрепления. Но он двинулся так быстро, что хотя ему пришлось сделать большой крюк, следуя по течению Ганга, делающему сильный изгиб влево, он все же на несколько дней опередил Мир-Джумлу и первым пришел в Раджмахал. Там он успел укрепиться, так как Мир-Джумла, узнав о его уходе из Монгхира, взял влево и пошел очень плохими дорогами по направлению к Гангу, чтобы там подождать, пока подойдет войско, спускавшееся вдоль реки с тяжелой артиллерией и обозом. Как только оно прибыло, он пошел в атаку на Султан-Шуджу, который хорошо защищался в течение пяти-шести дней. Но видя, что артиллерия Мир-Джумлы, беспрерывно стрелявшая, разрушает все его укрепления, которые были сделаны только из рыхлой земли, песка и фашин, и понимая, что едва ли возможно удержаться на этой позиции при начинавшемся к тому же сезоне дождей, он под покровом ночи отступил, бросив две больших пушки. Мир-Джумла не решился последовать за ним ночью из опасения какой-нибудь засады и отложил это до следующего утра, но, к счастью для Шуджи, на рассвете начался дождь, который шел в течение трех дней, так что эмир не только не смог выступить из Раджмахала, но был вынужден в нем зазимовать; вследствие дождей, чрезвычайно сильных в этом крае, дороги становятся совершенно непроходимыми в продолжение четырех месяцев — июля, августа, сентября и октября — и армии в это время не могут продвигаться по ним.
Таким образом, Султан-Шуджа получил возможность удалиться и выбрать место по своему желанию. У него было достаточно времени, чтобы укрепить свою армию, подвезти из Нижней Бенгалии несколько пушек и нескольких португальцев из тех, которые сюда переселились из-за большого плодородия почвы. Надо сказать, что он чрезвычайно ухаживал за португальскими отцами-миссионерами, жившими в этой провинции, обещал их всех обогатить и дать им построить церкви везде, где они пожелают. Они, несомненно, были в состоянии оказать ему существенные услуги: можно с уверенностью сказать, что в Бенгальском королевстве проживало не менее восьми или девяти тысяч семейств франги родом из Португалии или метисов.
Султан-Махмуд, который, по указанным мной причинам, возгордился и, быть может, заходил в своих стремлениях дальше, чем следовало, претендовал на неограниченное командование армией и требовал, чтобы Мир-Джумла исполнял его приказания; от времени до времени у него даже вырывались речи, полные гордости по отношению к его отцу Аурангзебу, якобы обязанному ему своей короной, и полные презрения и угроз по отношению к Мир-Джумле; вследствие этого между отцом и сыном установились на продолжительное время весьма холодные отношения, пока наконец Султан-Махмуд, узнав, что отец очень недоволен его поведением, и опасаясь, что эмир получит приказание его арестовать, ушел с небольшой свитой к Султан-Шудже. Он дал ему великие обещания и поклялся в верности; но Шуджа, боясь, что это одна из хитростей Аурангзеба и Мир-Джумлы, не решался довериться ему и все время следил за его поступками и не давал важных командных должностей. Это настолько отбило охоту у Султан-Махмуда оставаться у Шуджи, что через несколько месяцев, не зная, куда деться, он решил покинуть его и вернулся к Мир-Джумле. Тот принял его неплохо, уверяя, что он напишет о нем Аурангзебу в благоприятном смысле и что он сделает все возможное, чтобы тот забыл этот поступок.
Считаю долгом отметить здесь мимоходом, что, как мне рассказывали некоторые, вся эта авантюра Султан-Махмуда произошла исключительно благодаря стараниям и проискам Аурангзеба, который готов был даже рискнуть жизнью сына, только чтобы погубить Султан-Шуджу, и который надеялся также отправить сына в место заключения. Как бы то ни было, он выразил большое негодование по поводу его поступка и написал ему очень резкое письмо, в котором приказывал ему вернуться в Дели, распорядившись, однако, предварительно, чтобы он до Дели не доехал. Не успел тот переправиться через Ганг, как появились люди, которые его схватили, заперли в «эмбари», как сделали с Мурад-Бахшем, и отвезли в Гвалияр, откуда он, как думают, едва ли когда-нибудь выйдет. Этим Аурангзеб вышел из большого затруднения и дал понять своему второму сыну Султан-Муаззаму, что управлять государством — дело настолько тонкое, что государи должны относиться ревниво даже к своей тени, и, если он не будет вести себя благоразумно, с ним может случиться то же, что случилось с его братом, и что ему не следует думать, что Аурангзеб человек, который позволит поступить с собой так, как поступил Шах-Джахан с отцом своим Джахангиром или как недавно поступили с Шах-Джаханом. Тут мы должны мимоходом сказать по поводу этого сына, что если он будет и впредь вести себя, как вел до сих пор, то у Аурангзеба не будет оснований подозревать его и быть им недовольным, даже раб не мог бы быть более покладистым. Сам Аурангзеб никогда не казался до такой степени лишенным честолюбия, никогда он не казался таким факиром, как этот сын его Муаззам; тем не менее я видел умных людей, которые утверждают, будто все это делается неспроста, а из такой же утонченной и скрытой политики, какую мы видели у его отца. Это покажет будущее, а теперь пойдем дальше.
Пока в Бенгалии совершались эти события и Султан-Шуджа боролся, как мог, против сил Мир-Джумлы, все время переправляясь с одного берега Ганга, канала или какой-нибудь реки (здесь вся страна ими изрезана) на другой, Аурангзеб стоял под Агрой.
Наконец после того, как он отправил Мурад-Бахша в Гвалияр, он прибыл в Дели, и уже начал по-настоящему и открыто разыгрывать роль государя, распоряжаясь всеми делами империи и больше всего обдумывая способы поймать Дару, что представляло большие трудности по причинам, мной уже указанным. Но большое счастье и свойственная Аурангзебу ловкость скоро выручили его; вот как все это произошло.